Она не может спокойно пройти мимо куч мусора, помоек. Тащит домой все подряд, и это очень тревожит

Моей соседке лет 60, но ведет она себя давно как-то очень странно, как сумасшедшая старая бабка. Мы живем на одной лестничной площадке двадцать два года, и я с печалью наблюдаю, как меняется человек, деградирует и катится под откос.

Возможно, я сгущаю краски. Судите сами: когда мы заехали  в новый дом, жители были молодыми, почти у всех были семьи, дети. Но прошли годы, многое изменилось. Кто-то умер, иные спились или переехали. Несколько квартир сдаются в аренду, и про них вообще не хочется говорить. Временные жильцы и относятся к своей жизни и к дому, к имуществу, как к временному. Портят, ломают почтовые ящики, двери, даже гадят под лестницей. Мусорят, оставляют на подоконниках пустые бутылки из-под вина, водки или пива, пустые сигаретные пачки.

Я все это убираю. Про вытирание обуви на входе в подъезд уж и не говорю: комья глины, лужицы грязной воды давно стали «украшением» наших лестниц и приметой нового времени. Уборщиц давно не видели, говорят, их теперь днем с огнем не сыщешь. Зарплата мала, а благодарности от жильцов – ноль. Не берегут даже то, что с трудом делают для них другие люди. Вот и не хочет никто у нас убираться за копейки.

Поначалу мы установили дежурство на каждой площадке и мыли лестничные площадки сами. Потом традиция куда-то ушла. И это тоже печально.

Но я отвлеклась. В довершение ко всем этим «красотам» наша соседка увлеклась помойками. Муж ее давно умер, сын уехал, и никто не знает, где он. Злые языки утверждали, что он в тюрьме. А мне кажется, его тоже давно нет  в живых: слишком бессмыслен взгляд моей соседки, на все вопросы она отмалчивается, и понять, что в душе у человека, невозможно. 

Однажды мы возвращались с ней вместе из магазина. Она как всегда шла скучная, унылая, ей ничего казалось не интересным. Но как только мы поравнялись с мусорными контейнерами, глаза ее загорелись: она увидела выброшенную старую мебель и стеклянный плафон молочного цвета. Все это «добро» я-то видела еще вчера, а она, вероятно, еще не успела.

Она бросилась к куче старья, начала копаться в нем, отбирать «нужное»:

- Ну, что ты смотришь? Помоги, - требовательно приказала соседка, и я машинально подчинилась. Однако уже через минуту поняла свою оплошность:
- Зачем вам это? Там могут быть клопы или тараканы, мебель ломаная, плафон без шнура… - начала я упрашивать.

Но женщина уже не слышала меня. Как будто повинуясь какому-то внутреннему зову, она деловито и методично ровно складывала ножки от стульев в «пачку», плафон пихала в запачканный пакет, найденный тут же, у мульды. В пакет еще полетели стоптанные мужские ботинки без шнурков, красная детская болоньевая куртка без молнии, пара стеклянных банок, какие-то покалеченные игрушки.

- Но банки-то вам не нужны! Вы не консервируете, и дачи у вас нет! – нервничала я.  – Если хотите, я вам дам десять своих банок, чистых, не с помойки!
- Много ты понимаешь!  - буркнула в ответ бабка. Я попыталась выкинуть банки из пакета, но она больно  ударила меня по руке. А при второй попытке так сильно оттолкнула, что я чуть не ударилась головой о железный край контейнера.

Позже меня «просветила» другая наша соседка:

- Ты что, не знала? Она же тащит все с помойки домой. Однажды я была у нее дома. Правда, дальше порога меня не пустили. Но там же все закидано разными предметами! Ее вещи, одежда, пачки из-под стирального порошка, какие-то камни, бутылки, банки, трубы, доски, даже ломанные санки, упаковки валяются кучами по полу и по кроватям вместе с помоечными! А дома стоит адская вонь!..  – прошептала в ужасе моя собеседница.

А ведь еще каких-то десять лет назад эта благообразная женщина рассказывала мне о только что прочитанном романе Ремарка и сравнивала его то с Толстым, то с Анри Барбюсом.

Сегодня на нашей лестничной площадке с каждой неделей усиливается страшный смрад. Мы понимаем, откуда он сочится. Но что делать, не знаем.