Почему так мало? — спросила золовка, открыв конверт с деньгами, подаренный на день рождения

Мы с Сергеем поженились в девяностые. Тогда его сестра, Таня, уже считала меня недостойной брата: «Технолог женится на уборщице? Смех!»

Но Сергей упёрся: «Или Соня, или никто». Мы выживали, как могли — я подрабатывала в детсаду, он разгружал вагоны. Таня к тому времени вышла замуж за директора автобазы и переехала в трёхкомнатную квартиру в центре.  

Прошло двадцать лет. Сергей стал начальником цеха, я открыла клининговую компанию. Таня овдовела, получила наследство, но привычка свысока смотреть на наш «мещанский быт» осталась. На семейных ужинах она тыкала вилкой в наш сервиз: «Этот узор вышел из моды ещё при Ельцине», или вздыхала, глядя на моё платье: «Соня, ну кто сейчас носит полиэстер?»  

В прошлом месяце у меня обнаружили опухоль. Доброкачественную, но операция стоила как наш ремонт. Сергей хотел продать гараж, я запретила: «Сыну на права копить надо». Взяли кредит, отложили отпуск. Таня об этом не знала.  

На её пятидесятилетие я положила в конверт 10 000 рублей. Для нас это сумма немаленькая. Для Тани — цена салонной процедуры.  

Зал ресторана блестел хрустальными люстрами. Таня в платье с открытой спиной принимала подарки: «Ой, не надо было!» — но пальцы уже рвали обёртку. Племянник вручил ей сертификат в спа-салон, подруга — серебряную брошь.  

Мой конверт она вскрыла последним. Брови поползли вверх:  

— Десять тысяч? — громко, чтобы слышали соседи по столу. — Соня, ты серьёзно?  

Щёки загорелись, будто меня ударили. Сергей сжал моё колено под скатертью: 

— Тань, мы...  

— У тебя же своя фирма! — перебила она, вертя конверт как фантик. — Или бизнес прогорел?  

Сын заёрзал на стуле. Тётя Люда из Костромы закашлялась в салфетку. Я встала, подобрала сумочку:  

— Извините, мне плохо.  

Дома Сергей молчал, глотая чай. Я выгружала посуду из посудомойки, когда он вдруг швырнул чашку об стену:  

— Всё! Хватит терпеть её выходки!  

Осколки фарфора звенели под ногами. Я вспомнила, как три года назад он отдал Тане последние деньги на операцию её собаки. Как она тогда сказала: «Мало, конечно, но с вас больше не возьмёшь».  

— Завтра пойду к ней, — сказал Сергей, стирая ладонью слёзы. 

— Нет.  

Он удивлённо поднял голову.  

— Мы подарили ровно столько, сколько считали нужным, — я выбросила осколки в ведро. — Объяснять ничего не обязаны.  

На следующее утро Таня звонила десять раз. Я выключила телефон. Вечером она примчалась на такси, без макияжа:  

— Сонь, я... я не знала про операцию.  

Оказалось, сын выложил в соцсети историю с моей больничной койкой.  

— Почему не сказали? — она вертела в руках тот самый конверт.  

— Ты не спрашивала.  

Таня опустила глаза. На её шее поблёскивала новая брошь.  

— Знаешь, я... — она затрясла головой, будто стряхивала паутину. — Когда Володя умер, ты принесла мне пирог с яблоками. Помнишь?  

Конечно, помнила. Она тогда выбросила его в мусорку: «У меня диабет, ты что, не в курсе?»  

— Я его... достала потом, — прошептала Таня. — Ела три дня. Больше никто не приходил.  

Она сунула конверт мне в руку:  

— Возьми. И... приходи в гости. Хочешь, я тебе свои платья отдам?  

— Не надо, — я сунула конверт обратно в её сумку. 

Она неожиданно обняла меня, крепко, как делала Сергей в молодости, когда мы ночевали в промёрзшей общаге.  

Теперь по воскресеньям Таня приезжает на наш «мещанский» ужин. Привозит дорогие сыры и молчит, когда сын объясняет ей, как пользоваться картой «Тройка». Иногда я замечаю, как она разглядывает наш сервиз. Может, и правда пора его поменять.