После встречи выпускников жена решила от меня уйти, несмотря на 20 лет брака

Мы стояли у зеркала в прихожей, поправляя одежду. Лена застегнула мою запонку, будто делала это в последний раз.  

— Ты точно хочешь ехать? — бросила она без интонации.  

— Ну конечно. Встреча раз в десять лет, — я улыбнулся, глядя на отражение. — А что?  

— Ничего.  

На встрече выпускников она молчала. Сидела с бокалом вина, кивала знакомым, улыбалась, когда надо. Я болтал с одноклассниками, хлопал их по плечам, вспоминал глупости юности. Лена вдруг встала и вышла в сад. Через окно я видел, как она сидит на скамейке и смотрит на луну. Тогда мне показалось — просто устала.  

«Поехали?» — она уже ждала у двери, когда я допивал коньяк с Петровичем. В машине включила радио, мелодия 90-х запела о любви.  

— Помнишь, как мы танцевали под это в студенческом кафе? — спросил я, пытаясь поймать ее взгляд.  

— Нет, — ответила она, повернувшись к окну.  

Утром я нашел ее на кухне. Чай остывал в кружке, а она писала что-то в блокноте.  

— Лен?  

— Мне нужно уехать, — сказала она, не поднимая головы. — На время. Или навсегда. Не знаю еще.  

Я засмеялся — подумал, шутка. Но она не шутила.  

— Ты сошла с ума? Из-за чего?  

— Из-за всего, — она посмотрела на меня. — Вчера, на твоей вечеринке, я вдруг поняла: я не знаю этих людей. А они не знают меня. И ты... ты говорил о нас так, будто мы экспонат в музее: «Вот, 20 лет вместе, дети выросли, дача, машина». Но ты не упомянул, что я бросила аспирантуру ради твоего переезда в Москву. Что последний раз мы целовались не «на людях» три года назад. Что ты даже не заметил, как я перестала носить кольцо.  

Она положила кольцо на стол. Оно лежало там, как обвинение.  

— Ты говорил с ними о моей карьере? О том, что я перевела пол-Европы? Нет. Ты сказал: «Лена всегда дома, опора». А я сидела и думала: кто эта «опора»? Не я. Я — тень.  

Я хотел возражать, но вспомнил вчерашний тост: «Спасибо жене, без нее я бы...». Дальше были шутки про грязные носки. Она не засмеялась тогда.  

— Ты не спрашивал, чего я хочу, — она сделала паузу. — Никогда. Даже вчера, когда я вышла в сад... Ты не пришел.  

Потом взяла сумку, собранную ночью. На пороге обернулась:  

— Вчера я сидела там и ждала, что ты выйдешь. Хоть на минуту. Как тогда, в кафе... Но ты продолжил рассказывать анекдоты.  

Дверь закрылась. Я подошел к окну — она шла по двору, не оглядываясь. Солнце слепило, и я вдруг понял, что не помню, когда в последний раз просто смотрел на нее. Не мимоходом, не поверх газеты, а видел: как она морщит нос, читая, как прячет седую прядь за ухо, как плачет в подушку, чтобы я не услышал.  

Я взял со стола ее блокнот. На последней странице:  

«Спросила сегодня утром: «Что ты любишь в себе?». Он сказал: «Настойчивость, юмор». Спросила: «А во мне?». Ответил: «Ты добрая». 20 лет, и все, что я заслуживаю, — характеристика дворняжки...»  

Вечером я поехал к ее новой квартире, адрес которой она оставила. Свет в окне горел. Я стоял внизу, сжимая в кармане кольцо, и думал, что сказать. «Прости» казалось пустым. «Вернись» — эгоистичным.  

Поднялся, постучал. Она открыла в халате, без макияжа, глаза заплаканные.  

— Я... не буду уговаривать, — выдохнул я. — Но могу я спросить? Когда ты перестала...  

— Любить? — она усмехнулась. — Я не переставала. Перестала верить, что ты это видишь.  

Я протянул кольцо:  

— Может, дашь мне шанс? Научиться видеть?  

Она долго смотрела на кольцо, потом на меня:  

— Начни с того, что войди. Но не как в свой дом. Как в мой.  

Этот шаг вперед стал первым за двадцать лет.