– Соберемся все на нашей даче, зачем лишние траты, – предложила свекровь, но после я сильно пожалела, что согласилась

Моему Саше – сорок пять. Целая жизнь. Я мечтала об изысканном ресторане, мягком свете, шампанском и тостах среди самых близких. Но судьба, как всегда, распорядилась иначе. 

— Соберемся все на нашей даче, зачем лишние траты? — настаивала свекровь. — Ресторан — это баловство, пыль в глаза! Семья должна быть вместе, по-домашнему. Сынок, ты же понимаешь? 

И Саша «понял». Его «да, мам» прозвучало робко. А потом он повернулся ко мне, с мольбой во взгляде: 

— Лен, ну что нам стоит? Мама хочет как лучше. Сэкономить тоже неплохо, правда? Поможешь ей с готовкой… 

Я стиснула зубы. «Как лучше». «Сэкономить». Эти слова уже тогда заставили сжаться что-то внутри. Но видя его надежду угодить и маме, и мне (как он наивно думал), я кивнула. 

Первые часы на даче еще теплилась иллюзия праздника. Гости приехали, стол, хоть и не ресторанный, ломился от салатов и шашлыка. Валентина Петровна сияла, царила, принимая комплименты по поводу «уютного семейного очага». Я бегала между мангалом, кухней и гостями, стараясь, чтобы все были довольны. Улыбка застыла на лице. 

Идиллия лопнула внезапно и громко. Я несла большой, красивый торт – мой подарок Саше. Из ниоткуда выскочила свекровь и налетела на меня. Я не упала, но торт в моих руках качнулся угрожающе. 

— Осторожнее! — сорвалось у меня непроизвольно, больше от испуга. 

Этого было достаточно. Валентина Петровна, будто ждала повода, вскипела. Ее лицо побагровело. 

— Осторожнее?! — ее крик прорезал вечерний воздух, заглушив смех и разговоры. Все замерли. — Это ты осторожнее должна быть! Ты всю мою красоту испортила! Вечно все ломаешь, вечно недовольна! Я тут горбачусь, чтобы вам праздник устроить, а ты только нос воротишь от моей дачи, от моих стараний! Неблагодарная! 

Мир сузился до ее багрового лица и десятков глаз, прикованных ко мне. Стыд залил все. Я увидела, как Саша опустил голову, не в силах встретиться со мной взглядом. Мои друзья смотрели в тарелки, его родня – с немым осуждением. 

Повисла тишина. Кто-то нервно кашлянул. Мне нужно было разорвать ее. Спасти хоть тень праздника для Саши. 

— Простите… все… — громко сказал я. — Это я неловко… Простите, что испортили момент. Давайте… давайте просто продолжим праздник. За Сашу. 

Я подняла бокал. Люди засуетились, поднимая бокалы, заглушая неловкость натужными тостами. Свекровь фыркнула и демонстративно отвернулась. Праздник был испорчен. Мы дотерпели до конца, как приговоренные. 

Дорога домой прошла в молчании. Саша пытался что-то бормотать про «мама просто устала», «она не хотела», но слова были пустыми. Я смотрела в темное окно, и во мне зрело холодное, твердое знание. 

Унижение перед всеми. Его трусливое молчание. Ее ядовитая, беспричинная злоба, прикрытая якобы заботой и экономией. Эта «экономия» обернулась дорогой ценой – ценой моего достоинства. 

Я открыла дверь нашей квартиры. Тишина и порядок встретили нас. Здесь было безопасно. Я повернулась к Саше. 

— Запомни, — сказала я твердо. — Никогда. Слышишь? Никогда больше я не свяжусь с твоей матерью. Ни в каком деле. Ни на какой даче. Ни по какому поводу. 

Я вошла в дом, закрыв дверь не только за собой, но и за целой главой нашей жизни. Главой под названием «Свекровь». Больше — никогда.