Сохранишь и детям передашь! – семейный талисман, подаренный свекровью, окончательно разрушил нашу семью

Я сидела на краю кровати в номере дешевого отеля, пальцы судорожно сжимали телефон. Всего час назад я выкрикнула то, что копилось годами: 

— Всё, Димка, хватит! Я подаю на развод! Живи со своей чудовищной мамашей! И скажи ей спасибо – она разрушила все! Завтра займусь документами и разделом! С меня хватит! 

Иногда я жалела, что сказала "да" Диме. Сам по себе он... неплохой. Но его мать, Элеонора Петровна – настоящий дракон. Она возненавидела меня сразу, без причины. Ее цель была ясна – избавить сына от меня. 

Первые полгода мы вынужденно жили у нее. Ад. Каждое утро начиналось с ее визга: 

— Аня! У тебя руки не из того места растут? Только что убралась, а пыль клубами! Слепая что ли? Переделывай! 

Я пыталась дышать глубже: 

— Хорошо, Элеонора Петровна, сейчас перемою. 

— Да-а-а, бестолковая! — фыркала она. — И на ужин ничего с этими твоими химическими приправами! Одно отравление! И мешай, смотри, чтобы не пригорело! Господи, всему учить приходится! 

Мы сбежали, когда закончили ремонт своей квартиры. Облегчение? Не тут-то было. Элеонора Петровна выклянчила у Димы ключи. Теперь она являлась утром в воскресенье, ломилась в спальню: 

— Вставайте! Везите меня на дачу! Срочно! 

Я терпела, ехала, копала, поливала под палящим солнцем. Она же дремала в беседке, попивая чай и бросая указания. После третьего каторжного воскресенья я взорвалась: 

— Ваша дача – вы и работайте! Моя спина больше не тянет! 

— Ты с нее питаешься! — завопила она. — Я старая! Обязана слушаться! Собирайся! 

— Питаюсь? — рассмеялась я горько. — Вашу гнилую картошку и перезрелые кабачки я только в мусорку и выкидываю! Димка уже даже не забирает ваши "дары"! 

Она продала дачу и укатила на курорт. Небесная тишина! Я говорила Диме: 

— Боже, как хорошо! Я замужество полюбила только из-за тишины без твоей мамы. 

— Не обольщайся, — вздыхал он. — Вернется. Она всегда такая была. Отец сбежал, я с 14 лет копил, чтобы съехать. Она мать... отказаться не могу. Но с возрастом только хуже. 

Он был прав. Вернувшись, Элеонора Петровна явилась с белым платком. Телевизор вдохновил. Она водила им по полкам, ища пыль, и закатывала истерики: 

— Грязнуля! Почему мой сын должен дышать этой заразой? Не зря я была против вашего брака! 

Я больше не сдерживалась. Димка лишь беспомощно бросал: 

— Ну хватит вам! Взрослые женщины! Из-за чего ссоритесь? 

Последней каплей стала наша годовщина. Я умоляла Димку: 

— Пожалуйста, не зови ее! Она испортит все! 

— Не могу, Ань! — оправдывался он. — Она уже готовит "особенный" подарок! Война начнется! 

Она пришла. Гости дарили полезные, душевные вещи. Элеонора Петровна встала, стуча вилкой по бокалу: 

— Дорогие! Желаю вам терпения! Берегите друг друга! Аня, это тебе. — Она протянула маленькую коробочку. — Откроешь позже. Семейная реликвия! 

Когда гости ушли, она потребовала: 

— Открывай! 

Я развязала ленточку. В коробке лежал старый, потертый тюбик помады. 

— Что это? 

— Семейный талисман! — торжествовала она. — Этой помадой мазалась моя мать на свадьбе! И я! Чтобы брак был крепким! Сохранишь и детям передашь! 

Во мне что-то оборвалось. Я рванула на кухню, выдернула ведро и швырнула туда мерзкий тюбик. 

— Ты что делаешь?! — завизжала она. — Немедленно достань! Димка! 

Мой муж, моя опора, сказал тихо: 

— Аня... ну можно было просто поблагодарить... 

Вот тогда и лопнуло мое терпение. 

— Всё, Димка! Хватит! Завтра развод! Квартиру продам, деньги поделю! И чтоб я вас больше не видела! Ни тебя, ни твою чудовищную мамашу! 

Теперь я в этом дешевом номере. Димка звонит, клянется, что оградит меня от матери. Но я устала верить. Слишком поздно. Слишком глубоко въелась горечь. Я смотрю на запыленное окно и понимаю: тишина стоит того, чтобы быть одной.