Стали со свекровью подругами, а сноха злится и пытается нас поссорить

мнение читателей

Мы с Катериной Михайловной пьем чай на кухне, как каждую субботу. Она аккуратно разламывает пряник пополам, протягивает мне:  

— Ты сегодня бледная. Не заболела?  

— Нет, просто сонная. Вчера с Леной уроки до ночи делали...  

— Мама! — дверь распахивается, и врывается Аня, жена Сережи, брата моего мужа. Лицо красное, в руках смятый пакет. — Ты обещала помочь с платьем для корпоратива! А я тут третий час по магазинам шарюсь...  

Молчу. Знаю, что «помощь» — это ушивать там, где не подошло, и гладить. Тамара Петровна вздыхает, поправляет очки:  

— Сейчас, дочка, закончим с Ирой чай...  

— Опять «с Ирой»? — Аня бросает пакет на стул. — Я же твоя невестка! Почему ты всегда с ней, а не со мной?  

Тишина. За окном каркает ворона. Катерина Михайловна медленно ставит чашку:  

— Ира за пятнадцать лет ни разу не повысила на меня голос. Даже когда я ей вязаные носки на день рождения дарила. А ты, Анечка, за три месяца уже пятый скандал закатила.  

Аня смотрит на меня так, будто я украла у нее что-то. Знакомый взгляд. Месяц назад, когда я принесла свекрови пирог со смородиной (ее любимый), Аня «случайно» уронила его на пол. В прошлую пятницу шептала Сереже в коридоре: «Она же тебя маме заменит! Ты вообще в курсе?»  

— Вы все против меня! — Аня хлопает дверью. Слышу, как наверху грохает чемодан — собирает вещи, как в прошлый раз.  

Катерина Михайловна гладит мою руку, морщинистая ладонь теплая и шершавая:  

— Прости, родная. Думала, новая кровь семью оживит, а получилось...  

— Не вини себя. Дай время.  

Но вечером Аня устраивает спектакль. За ужином, когда мужчины обсуждают ремонт, она внезапно всхлипывает:  

— Я просто пытаюсь стать своей! Но Ира... она постоянно меня критикует! Говорит, что я плохо готовлю, детей не воспитываю...  

Ложка звенит о тарелку. Мой муж, Костя, хмурится:  

— Ира, это правда?  

— Конечно, нет! — Катерина Михайловна стучит кулаком по столу. — Аня, как тебе не стыдно?  

Аня вскакивает, опрокидывая стакан. Вода растекается по скатерти, как слеза.  

— Вы все за нее! Я ухожу!  

Сережа бежит следом. Костя обнимает меня за плечи:  

— Извини. Я знаю, ты не могла...  

Утром стучусь к Ане. Она открывает в мятом халате, глаза опухшие.  

— Зачем пришла? Хочешь посмеяться?  

— Нет. Хочу показать кое-что.  

Достаю из сумки альбом. На первой странице — я на своей свадьбе, неуклюжая, с перекошенной фатой. Катерина Михайловна поправляет ее, смеясь.  

— Видишь? Она тогда три часа ругала фотографа за «безвкусные ракурсы»...  

— Зачем ты мне это...  

— Каждый любит по-разному. Ты — громко. Я — тихо. Но это не соревнование.  

Аня листает страницы. Останавливается на фото, где мы со свекровью красим забор на ее даче. Обе в грязных футболках, смеемся.  

— Я... я просто хочу, чтобы меня тоже так любили.  

— Тогда перестань бороться с ветряными мельницами. И давай вместе испечем тот смородиновый пирог.  

Она молчит. Потом кивает, прикрывая альбом. Надеюсь, это начало.

В рубрике "Мнение читателей" публикуются материалы от читателей.