Зять срезал все розы в моем палисаднике, а когда я приперла его к стенке, признался почему

Я гордилась своим палисадником. Особенно розами. Не просто кустами – это были мои детища, выращенные из тонких прутиков. Белые – мамины любимые, алые – как у бабушки в деревне. Каждое утро я выходила с чашкой кофе – полюбоваться, подышать их нежным ароматом. Это был мой маленький храм тишины. 

А в то утро меня ждал кошмар. 

Вышла – и сердце упало. Голая земля. Торчащие, как обглоданные кости, пеньки. Все. Абсолютно все розы срезаны! Слезы ударили в глаза, а следом – бешеная ярость. Кто?! Только один человек был вчера во дворе – зять Саша, муж моей дочери Вероники. Он заезжал за газонокосилкой. 

Я не звонила. Ворвалась к ним домой, едва сдерживая дрожь. Ника испуганно вышла из кухни, а Саша сидел на диване, бледный. 

— Саша! — закричала на него. — Ты с ума сошел?! Что ты наделал?! Мои розы! Все до одной! 

Он вскочил, глаза опущены. 

— Таня, я... 

— «Таня»?! — перебила я, подходя так близко, что видела, как дергается его веко. — Говори! Немедленно! Зачем?! Из зависти? Из вредности? Не мог видеть, что у меня красиво?! 

Он отступил. Ника попыталась вступиться: 

— Мам, давай успоко... 

— Молчи! — я даже не посмотрела на нее. Весь мой гнев, вся боль были направлены на него. — Отвечай, Саша! Прямо сейчас! Или я... я не знаю, что сделаю! 

Он глубоко, сдавленно вдохнул. Глаза его наполнились такой мукой и стыдом, что моя ярость на миг дрогнула. 

— Не из зависти, Таня, — прошептал он, глядя куда-то в пол. — И не из вредности. Я... я знаю, как ты их любишь.  

— Тогда ЗАЧЕМ?! — выкрикнула я еще громче. 

На его глазах появились слезы. 

— Для бабушки, — выдохнул он. — Моей бабушки. Она... приехала вчера неожиданно. Из деревни. Врачи... — голос его задрожал, — врачи сказали, что у нее, скорее всего, последние дни. Месяц, может, два. Она всегда... всегда мечтала о розах. Говорила, что это цветы рая. 

Он замолчал. Я стояла, не двигаясь, глядя на его перекошенное горем лицо. 

— Я не знал, как еще... — продолжил он тихо. — Она вчера так смотрела в окно из машины на ваш палисадник... и вздыхала. Я хотел купить, но в городе сейчас нет таких... таких пышных, как у вас. Я... я сглупил. Жутко сглупил. Не подумал... Простите. 

Ярость испарилась. Осталась пустота, а потом – волна стыда и боли, но уже другой. Передо мной стоял не вандал, а внук, отчаянно пытавшийся подарить уходящей бабушке каплю красоты. Ценой моего храма. 

Я подошла и обняла его. Он сжался, потом разрыдался у меня на плече, как мальчишка. 

— Саша, — прошептала я, гладя его по спине. — Почему сразу не сказал? Мы бы вместе срезали осторожно, отвезли к ней. 

— Я испугался, что вы не разрешите... что рассердитесь, — пробормотал он. 

— Рассердилась, — призналась я, отпуская его и вытирая свои слезы. — Очень. Но теперь... теперь я понимаю. Вези меня к ней. Сейчас же. 

Мы помирились. Саша выкопал все пеньки и посадил новые, еще более красивые розы, когда бабушки не стало. А те, срезанные в панике, прожили в вазах у ее кровати целую неделю. Она нюхала их, трогала хрупкие лепестки и улыбалась. Говорила, что это самый красивый грех ее внука. И я была с ней согласна. Иногда самые нелепые поступки рождаются из самой чистой любви. Теперь я знаю это точно. И мои розы цветут теперь еще пышнее – в память о бабушке и о том дне, когда я чуть не прокляла зятя, а потом узнала, что он просто очень любит.