Свекор сказала за столом тост, после которого мне захотелось сбежать из этой семьи

Стол ломился от салатов и закусок, как будто свекровь готовилась к свадьбе, а не к нашему обычному воскресному ужину. Свечи мерцали в хрустальных подсвечниках, отражаясь в глазах родни — все те же улыбки, шутки про «когда уже внуки» и анекдоты, которые я слышала десятки раз. Андрей сидел рядом.  

Свекор поднял бокал с коньяком — сигнал к тостам. Он всегда говорил долго, с пафосом, будто обращался не к семье, а к съезду партии.  

— Ну, раз все собрались… — начал он, и комната затихла, как по команде.  

Он говорил о семье, о традициях, о том, как важно «держаться корней». Потом взгляд его скользнул по мне, холодный, как сталь.  

— А еще я хочу поблагодарить нашу Вику, — голос его стал сладким. — Спасибо, что терпишь нашего Андрюшку. Хоть и карьера у тебя… какая там? Дизайнер? — он закряхтел. — Но главное — ты женщина. Родила бы сына, сидела бы дома, глядишь, и характер бы смягчился…  

Свекровь хихикнула, дядя Коля одобрительно крякнул, а Андрей… Андрей потянулся за салатом.  

— Пап, ну ты чего, — буркнул он с полным ртом, — Вика же у нас современная…  

— Современная! — свекор хлопнул по столу. — Вот мы с мамой тридцать лет вместе, и ни разу она мне не намекнула, что «самореализация» важнее борща!  

Смешки. Гул одобрения. Мое лицо горело. Я вспомнила, как месяц назад засиделась с проектом, и свекровь, увидев свет в окне, позвонила Андрею: «Твоя жена по ночам работает?»  

— Викуля, ты не обижайся, — свекор вдруг сменил тон на шекспировский трагический, — мы тебя как родную приняли. Но женщина должна…  

Тут я перестала слышать. Голос его превратился в гудение мухи, а перед глазами поплыли пятна. Рука сама потянулась к бокалу — хотелось швырнуть его в эту самодовольную физиономию.  

— …вот Ирочка, моя покойная мать, — свекор утирал несуществующую слезу, — до пятидесяти на каблуках ходила, хоть война, хоть…  
— Хватит.  

Слово прозвучало, как взрыв. Все головы повернулись ко мне, будто куклы на пружинах.  

— Я… не Ирочка, — сказала громко. — И рожать сына не собираюсь, чтобы он вырос и рассказывал своей жене, где ей стоять у плиты.  

Свекор побледнел, потом побагровел. Свекровь ахнула. Андрей оторвался от тарелки:  

— Вик, ты чего? Папа же по-доброму…  

Я встала. 

— По-доброму, — повторила я. — Спасибо за ужин.  

Пока шла к прихожей, слышала, как свекор орет что-то про «невоспитанное поколение», а Андрей пытается шутить: «Гормоны у нее, она же на диете сидит…»  

Дверь захлопнулась за мной сама, будто дом вытолкнул меня. Телефон в кармане зажужжал — Андрей, конечно. Я выключила его, вдруг осознав, что трясусь не от холода.  

В автобусе, прижимаясь лбом к стеклу, я представила, как вернусь за вещами. Как свекровь будет качать головой: «Из-за чего ты нас-то бросила?», а Андрей… Андрей скажет, что я «слишком остро всё воспринимаю», как всегда.  

Но тут в голове всплыл его взгляд за столом — равнодушный, пустой. Как он резал мясо, пока его отец хоронил меня заживо в анекдотах. И тогда я поняла: это не семья. Это театр.  

Дома я налила чаю, села у окна. Потом открыла ноутбук и начала искать билеты. В Калининград, например. Или в Сочи. Куда угодно, где никто не будет поднимать тост за мое исчезновение как личности.