Свекровь не разрешила мне родить, а теперь умоляет вернуться

Я наслаждалась мороженым в парке, поглощенная сладким вкусом крем-брюле, легким ветерком, шелестом листвы и перекличкой детских голосов.

Мое блаженство нарушил неожиданный голос:

- Леся, это ты?

Передо мной внезапно возникла крупная фигура, загораживая солнце. И в мгновение сердце сжалось.

Эта женщина, которую я когда-то собиралась назвать мамой, изменилась за эти годы. Каштановые волосы, когда-то гладкие и волнующие, теперь посечены и покрыты серебристыми завитками. Ее надменность и уверенность пропали, оставив место растерянности и грусти.

- Здравствуйте, Нина Васильевна, - я ответила почтительно. Она присела рядом со мной, теребя ручку сумки.

- Он уже восемь лет не выходит из дома, - начала она, поджав ноги. - Я обращалась к врачам, бабушке… ничто не помогает. Он потерял всякий интерес к жизни после твоего ухода. А ты все так же молода и красива. Может быть, ты...

- И? - взглядом я спросила ее. Жалость заменила злость. 

Как много раз я представляла эту встречу, но не думала, что слова застрянут в горле.

Я вспомнила тот вечер с Димой, когда мы веселились, жарили картошку и ждали его маму с работы. Мне было всего двадцать. Мы мечтали о свадьбе, о семейном счастье.

И вот тест показал две полоски, и я не могла поверить своим глазам. После операции, когда мне удалили яичник, шансы на беременность были сомнительными.

Слова гинеколога звучали как отголосок: "Никаких стрессов, никаких переживаний".

Но вот оно - счастье. Дима был рядом. Мать его не одобряла меня. Мы показали тест, и я весь вечер плакала.

Я любила Диму так сильно. Он был моим миром, моей любовью. Мы жили вместе уже полгода. И вот картошка на столе, компот в бокалах, и я плачу.

В уме звучали слова Нины Васильевны: 

- Диме нужно жить полной жизнью, он только на четвертом курсе, зачем вы торопитесь... да, я понимаю, что это рискованно, но все наладится, впереди еще много всего, все будет хорошо.

Реакция Димы меня поразила. Он сидел, слушал маму, соглашаясь с каждым ее словом. Я пристально смотрела на него, словно говоря: "Мы справимся, ведь мы любим друг друга". Но он избегал моего взгляда, словно боялся.

Я молча поднялась со стула и вышла на улицу. Все стало ясно. Ту ночь я провела у матери, не смогла уснуть. На следующее утро я позвонила Диме:

- Ты действительно согласен с мамой и не готов взять ответственность на себя?

Он мямлил что-то о том, что ему еще рано и он хочет стать хорошим врачом.

Я положила трубку и увидела на простыне кровавое пятно. Оно было огромным. И потом тьма. Я очнулась в больнице, под капельницей. Произошел выкидыш. Я лежала две недели.

Дима с мамой словно исчезли. Они узнали о выкидыше через общих знакомых. Я заблокировала их номера, не хотела слышать их ложные утешения. Но они звонили с других номеров, утверждали, что все хорошо.

Меня раздирало. Я сменила номер и переехала к отцу в другой город. Дима не знал адреса.

Теперь, спустя годы, эти воспоминания накрыли меня новой волной. 

- Леся, - Нина Васильевна произнесла мое имя ласково. - Как хорошо, что я тебя встретила. Знаешь, Дима посвятил тебе свои стихи. Он уже написал три тетради.

- Так вы думаете, что я должна спасти вашего сына от вас?

- Что ты имеешь в виду?

- Вы сами же приняли это решение. И сейчас я должна быть единственной надеждой?

- Ты что, не понимаешь?

Я отвернулась. Да, зачем я так говорила? Это же ее сын.

- Все будет хорошо, Нина Васильевна, - сказала я, не смотря на нее. - Но я не могу вам помочь. Дети на каруселях - мои дочери. Дима мог бы быть здесь сейчас.