Свекровь считает меня странной, потому что я не хочу обсуждать ее родственников за спиной

Я выросла в семье, где за спинами шептались редко. Мама всегда говорила: "Если есть проблема – скажи человеку в лицо. Если нет – зачем язык чесать?" Эта простая истина въелась в меня, стала частью моего характера. Поэтому, когда я вышла замуж за Дениса и столкнулась с его мамой, Галиной Александровной, меня ждал... культурный шок. Ее любимый вид спорта – обсуждение родни. Подробнейшее, со смакованием деталей, предположениями и неизменными выводами о чьей-то глупости, жадности или непутевости. 

Сначала я терпеливо слушала, кивала, пыталась переводить тему на погоду или ее любимые цветы. Но Галина Александровна была настойчива, как бурильщик. Ей нужен был не просто слушатель, а соучастник, единомышленник, готовый поддакивать и добавлять масла в огонь ее негодования. 

И вот сегодня, за чаем на ее безупречно чистой кухне, случилось то, что назревало давно. Галя (она настаивает, чтобы я называла ее так) только что вернулась от сестры. 

— Представляешь, — начала она, откусывая вафельку с таким видом, будто собиралась поведать государственную тайну, — эта тетка Валя опять со своими причудами! Принесла ей Зинаида Ивановна гостинец, а она морщится, говорит: «Ой, мне это нельзя, давление». Давление у нее! Смех да и только! Все знают, она просто жмотка страшная, сама никогда никого не угостит, вот и от подарков отнекивается, чтобы не отдариваться! Ну не дура ли? 

Она посмотрела на меня ожидающе. Раньше я бы промолчала или пробормотала что-то невнятное. Но не сегодня. Усталость от этой бесконечной словесной жвачки, от необходимости изображать участие в этом нездоровом спектакле. 

— Галя, — сказала я спокойно, глядя в чашку, — а может, у тети Вали и правда давление? Или просто ей это не нравится? Зачем сразу думать худшее? 

Галина Александровна замерла с вафелькой у рта. 

— Что значит «думать худшее»? — голос ее зазвенел. — Это же очевидно! Все в семье знают ее характер! Ты просто не понимаешь наших нюансов! 

— Возможно, — кивнула я. — Но мне просто некомфортно обсуждать людей, которые меня не слышат. Особенно родственников. Если есть претензия, можно сказать человеку напрямую, правда? 

Наступила тишина. Галина Александровна поставила чашку. Ее лицо изобразило смесь обиды и искреннего недоумения. 

— Напрямую? — она фыркнула. — Да зачем же ссориться? Так принято, Анечка! Все так делают! Поделиться, обсудить – это же нормально! Разрядить обстановку! 

— Для меня это не разрядка, — честно призналась я. — Для меня это... тяжело. Я не хочу участвовать в таких разговорах. Это не против вас лично. 

Она смотрела на меня так, будто я только что призналась, что питаюсь солнечным светом. Ее взгляд скользил по моему лицу, ища хоть какую-то понятную ей эмоцию – злорадство, лицемерие, что угодно. Но находил только усталую решимость. 

— Странная ты какая-то, — наконец выдохнула она. Не злая, не агрессивная. Констатация факта, от которого ей стало не по себе. — Совсем странная. Не по-семейному. Денис... он хоть понимает твои... принципы? 

— Денис уважает мои чувства, — ответила я просто. Встала. — Спасибо за чай, Галя. Мне пора. 

Я вышла из ее безупречной кухни, оставив за спиной гулкое молчание, густо замешанное на ее недоумении. Да, я странная. Странная тем, что предпочитаю тишину сплетням, а прямое слово – шепоту за спиной. И пусть Галина Александровна считает меня инопланетянкой. Моя совесть чиста. А это – мой самый главный, хоть и самый «странный», принцип.