Свекровь в порыве гнева проболталась, что муж прячет у нее свою заначку

Я никогда не любила кухню в доме свекрови. Тесная, с обоями в цветочек, которые она сама клеила лет двадцать назад, и запахом жареного лука, въевшимся в стены. Но именно здесь, у плиты, где кипел борщ, Светлана Петровна решила устроить мне взбучку.

— Ты совсем Машеньку избаловала! — ее голос, как нож, разрезал тишину. На столе дымилась тарелка, а моя трехлетняя дочь, услышав свое имя, испуганно прижалась к моей ноге. — Вчера на дне рождения Людочки она даже конфету со стола взяла без спроса!

— Она ребенок, — попыталась я сдержаться, гладя Машу по волосам. — И это был праздник. Все дети брали сладости.

— Не все! — Свекровь ударила ладонью по столу, и ложка со звоном упала на пол. — Ты ее растишь эгоисткой. Алексей слишком мягкий, чтобы тебе перечить, но я…

Тут что-то щелкнуло во мне. Годы ее замечаний о моей «недостаточно русской» стряпне (я родилась в Казахстане), упреков, что я «не так» пеленаю ребенка, вылились в резкое:

— Может, хватит? Вы не имеете права указывать, как мне растить дочь!

Ее лицо побелело, затем покраснело. Она встала, и я впервые увидела, как дрожат ее руки.

— А ты думаешь, имеешь право обкрадывать собственного мужа? — прошипела она.

— Что?.. — Я отступила назад, наткнувшись на холодильник.

— Алексей! — Светлана Петровна выпрямилась, будто эти слова дали ей силу. — Он два года откладывает деньги, чтобы съездить с друзьями на рыбалку на Байкал. А ты, наверное, даже не заметила, что из зарплаты пропадает по десять тысяч каждый месяц?

Голова закружилась. Алексей? Мой Леша, который клялся, что у нас «все общее»? Который сам предложил вести бюджет вместе?

— Зачем он… — начала я, но свекровь перебила:

— Боится тебя! Говорит, ты все на детские кружки тратишь, а ему даже на новую удочку скопить не дашь. Вот и прячет у меня. В банке из-под кофе, на верхней полке в кладовке.

Она замолчала, словно поняла, что зашла слишком далеко. Маша заплакала, уловив напряжение, и я автоматически прижала ее к груди.

— Выходит, вы оба считаете меня монстром? — спросила я тихо.

Свекровь отвернулась, бормоча что-то про «благие намерения». Я вышла из кухни, не попрощавшись.

Дома Алексей читал на диване, улыбаясь. «Как визит к маме?» — спросил он, и в его глазах мелькнула тревога.

— Банка из-под кофе, — выдохнула я. — На верхней полке.

Он побледнел. Маша, счастливая от возвращения в знакомую квартиру, побежала к игрушкам, а мы застыли в тягостном молчании.

— Прости, — первым начал он. — Я хотел сказать, но…

— Но я бы запретила? — голос дрогнул. — Ты даже не спросил. Мы могли обсудить, найти вариант… А ты втайне копил, как подросток, прячась от злой мамы.

Он пытался обнять меня, но я отстранилась.

— Я не злюсь, что ты хотел на рыбалку. Злюсь, что доверил деньги матери, а не мне.

Той ночью, пока Алексей ворочался в постели, я считала трещины на потолке. Утром он принес банку — ту самую, с пачкой купюр.

— Давай купим Маше тот развивающий набор, о котором ты говорила, — предложил он нерешительно. — А остальное… Может, все-таки Байкал? Только вместе.

Я посмотрела на него — растерянного, с взъерошенными волосами, — и неожиданно рассмеялась.

— Ты же ненавидишь палатки.

— Научимся, — он улыбнулся в ответ.

А через неделю Светлана Петровна принесла пирог с вишней. Не извинилась, конечно. Но когда Маша потянулась за конфетой, она лишь вздохнула: «Бери, солнышко. Только одну».

Возможно, война не закончилась. Но в банке из-под кофе теперь лежит наша общая заначка — на отпуск, где будет место и удочкам, и новым обоям для кухни.