– Ты опять просишь деньги у моих родителей?! – сказала жена, не подозревая, что это я им помогаю

Я стоял с телефоном и старался говорить как можно тише. За спиной открылась дверь, но я не обернулся — думал, это кошка. Голос тестя, глухой и усталый, бубнил о том, что лекарства снова подорожали, а пенсию задержали. 

— Ты опять просишь деньги у моих родителей?! — Маргарита замерла в дверном проёме, сжимая край полотенца так, будто это была моя шея. Её карие глаза, обычно тёплые, сейчас сверкали льдом.

Я опустил трубку. Тесть продолжал говорить что-то о рецепте, но его слова превратились в далёкий шум. 

— Риточка, это не то, о чём ты... 

— Не ври! — она бросила полотенце на стол. — Ты же обещал, что больше не полезешь к ним с этими глупыми проектами! Опять бизнес «лопнул»? Или новое хобби — коллекционировать долги? 

Под лопаткой кольнуло. Год назад я действительно занимал у её отца на неудачную франшизу — тогда её глаза горели точно так же. Но сейчас... Сейчас всё было иначе. 

— Послушай, — я сделал шаг вперёд, но она отпрянула, будто я стал чужим. — Давай обсудим это спокойно.

— Спокойно? — её смех прозвучал как щелчок затвора. — Ты годами твердил, что мы справимся сами! А сам тайком выпрашиваешь копейки у стариков, которым еле на лекарства хватает! 

Она рванула куртку с вешалки, и я понял — если сейчас не остановлю, она помчится к ним, униженная и яростная, чтобы устроить сцену.

Cердце забилось чаще: я представлял, как её мать, Алевтина Михайловна, побледнеет и начнёт заикаться от стыда. Как отец опустит седую голову. 

— Стой! — я перегородил дверь. — Я не беру у них деньги. Я... — язык вдруг стал ватным, будто признание могло разрушить что-то хрупкое. — Я им помогаю. Уже полтора года. 

Маргарита замерла. 

— Ты... что? 

— Каждый месяц я перевожу им на карту. На лекарства, на продукты, — я выдохнул, чувствуя, как камень, который таскал в груди, сдвинулся. — Они не просили. Узнал случайно, когда твой отец в больнице лежал — медсестра проболталась, что они экономят на уколах. 

Она опустилась на стул, будто ноги перестали слушаться. Я продолжил: 

— Сначала предлагал напрямую — отказались. Гордые, как ты. Тогда стал переводить через банк, под видом компенсации. 

— Но... почему не сказал мне? — её голос дрогнул. 

Я смотрел на неё. На ту едва заметную морщинку между бровями, которая появлялась только, когда она плакала. 

— Твоя мать умоляла не рассказывать. Боялась, что ты станешь их опекать, бросишь работу, переедешь к ним... — я горько усмехнулся. — Да и ты бы не позволила. Всегда твердила: «Папа слишком гордый, ему унизительно принимать помощь». 

Она сжала веки, две прозрачные слезинки скатились по щекам. 

— Прости. Не хотел обманывать. Просто... — я запнулся, подбирая слова. — Когда мой отец умер, я клялся себе, что чужие старики не будут голодать. Особенно твои. 

Маргарита вдруг обхватила мои ладони своими — холодными, дрожащими. 

— Они... часто о тебе говорят, — прошептала Маргарита, вытирая лицо рукавом. — Мама всё твердит: «Хорошо, когда есть заботливый муж». А я... — её голос сорвался, — я думала, они сравнивают тебя с кем-то. 

Я почувствовал, как её слёзы пропитывают рубашку. В окно бился майский ветер, пахнущий сиренью. Где-то за стеной соседка включила радио, и тишина наполнилась обрывками старого вальса.