Я что, зря вас огурцами маринованными угощала? Надо отрабатывать, – теща случайно выдала свои намерения

Тёща... Для кого-то это слово звучит как приговор, для других – как имя родного человека. Моя Анастасия Петровна балансировала где-то посередине. Женщина она была энергичная, с характером. Любила, как говорится, и кнутом, и пряником, но кнут был обычно обернут в заботу, а пряник... ну, пряник частенько имел форму банки с ее легендарными маринованными огурцами. Хрустели они так, что соседи за стеной вздрагивали, а аромат специй сводил с ума. Признаться, я их обожал. И вот в этом, как оказалось, таилась ловушка. 

Анастасия Петровна жила одна в старой квартире на другом конце города. Раз в неделю, как по расписанию, она являлась к нам с сумкой, набитой дарами сада-огорода. И неизменно – с парой банок тех самых огурцов. Мы с женой Олей всегда радовались, приглашали к столу, благодарили. Я искренне считал, что это просто ее способ проявлять любовь и заботу о дочери (и, по совместительству, о зяте, который так усердно уплетал ее соленья). 

— Встречайте! — огласила она прихожую, с трудом ставя на пол сумку, которая, казалось, весила как мешок цемента. — Помидоры свои, с теплицы! Яблоки – для пирога! И... та-дам! — она с торжеством извлекла две литровые банки. — Ваши любимые, Витенька! Особенный рецепт, с душистым перцем и вишневым листом! 

— Анастасия Петровна, вы как всегда спасли наш ужин! — искренне воскликнул я, уже предвкушая хруст. — Огромное спасибо! 

— Да не за что, родной! — махнула она рукой. 

Она стала выкладывать содержимое сумки на кухонный стол: помидоры, яблоки, еще что-то зеленое... Кухня моментально превратилась в филиал овощной лавки. Оля закатила глаза и пошла за чайником. Я стоял, не зная, куда девать руки и как помочь. 

— Не надо, не надо! — отмахнулась тёща. — Вот лучше... — Она оглядела меня оценивающим взглядом. — У меня балкон, знаете, давно требует ремонта. Краска облупилась, доски пошатнулись... Совсем глаза мозолит. А сил моих уже не хватает, годы... — Она вздохнула театрально. — Я что, зря вас огурцами маринованными угощала? Надо отрабатывать! 

Я застыл с банкой огурцов в руке, которая внезапно показалась невероятно тяжелой. Оля, стоявшая в дверях с чайником, повернулась к матери. 

— Ма-ам?! — выдохнула Оля, ее голос дрожал от смеси негодования и едва сдерживаемого смеха. 

Взгляд тещи метнулся от дочери ко мне, потом к банке в моих руках, как к неопровержимой улике.

— Я... то есть... — она закашлялась. — Это я не... Витя, ты же понимаешь, я не в том смысле... Отрабатывать... в хорошем смысле слова! Потому что ты такой рукастый, золотые руки! А я старуха... И огурцы... они же действительно вкусные? 

Я посмотрел на банку. Огурцы, такие аппетитные еще минуту назад, теперь казались символом долговой кабалы. 

Оля прислонилась к косяку, пытаясь сдержать смех. Я осторожно поставил банку на стол. 

— Так что... насчет балкона? — наконец выдавил я из себя, понимая, что отступать некуда. 

Анастасия Петровна подняла голову. В ее глазах вспыхнула надежда. 

— Ой, Витенька, если не трудно... — начала она. — Там, знаешь ли, всего ничего работы: шкурку снять, прогрунтовать, да краской свежей пройтись... А я тебе... я тебе еще огурцов принесу! — поспешно добавила она, словно предлагая новую валюту. 

— Ладно, Анастасия Петровна, — тяжело вздохнул я, смиряясь со своей участью огурцового батрака. — В выходные заеду. Прикину. 

— Умничка! Золотой ты мой! — просияла тёща, забыв о неловкости. — А сейчас огурчики попробуйте! Олечка, тарелочку для Вити! 

Я взял предложенный огурчик. Хрустнул. По-прежнему божественно. Но теперь этот хруст отдавался в ушах стуком молотка и скрежетом наждачной бумаги. Цена удовольствия, подумал я, откусывая еще кусочек, оказалась немного выше, чем я предполагал. Но что поделать? Отрабатывать надо. Тёщины огурцы даром не хрустят.