– Я не для тебя его растила, а для себя, – огорошила меня ответом свекровь

Сегодня утром, глядя, как Андрей аккуратно складывает бутерброды в контейнер для ланча, меня переполнила нежность. Не к нему – к его матери. К той женщине, что вложила в этого мужчину столько тепла, ответственности и той самой нежности, которая теперь согревала меня. 

— Мария Петровна, — начала я за завтраком, когда свекровь налила себе чай. — Я просто обязана вам сказать. Спасибо вам огромное. За Андрея. Вырастили такого замечательного сына. Честного, заботливого, надежного… Это ваш труд, ваша заслуга. 

Я улыбалась, ожидая увидеть на ее лице смущенную радость, гордость, хотя бы кивок. Но она поставила чашку так резко, что я вздрогнула. Ее взгляд, обычно спокойный, стал острым. Она смерила меня с ног до головы, и в ее глазах не было ни капли тепла. 

— Я не для тебя его растила, — прозвучало четко, холодно. — А для себя. 

Комната на мгновение поплыла. «Для себя»? Эти два слова висели в тишине кухни, тяжелые и нелепые. Глупая? Наивная? Недостойная его? Миллион обидных мыслей пронеслось в голове. Андрей замер у плиты, его лицо выражало шок и непонимание. 

Стоп, — резко одернула я себя внутри. Паника – это поражение. Ты не ребенок. 

— Понимаю, — сказала я спокойно. — Вы вкладывали душу, силы, годы. Материнство – это огромный труд, и его плоды, конечно, прежде всего ваши. Ваша гордость, ваша боль, ваши воспоминания. — Я сделала небольшую паузу. — Но разве вырастить хорошего человека – не значит, в том числе, и подготовить его к тому, чтобы он мог быть счастлив с кем-то другим? Чтобы он приносил в мир не только вашу любовь, но и свою собственную? 

Мария Петровна не отвечала. Она смотрела на меня, и в ее глазах, казалось, что-то дрогнуло – не раскаяние, нет, но, возможно, удивление. Удивление, что я не расплакалась, не убежала, не накинулась с ответной колкостью. 

— Андрей счастлив, — продолжила я. — И я счастлива с ним. Разве это не лучшая благодарность за ваш труд? Разве счастье вашего сына – не часть вашего материнского счастья? Даже если… даже если делиться им сложно. 

Андрей подошел, приобнял меня. Мария Петровна отвела взгляд, уставилась в остывающий чай. Натянутая тишина повисла снова, но теперь в ней не было ледяной агрессии, а была тяжелая, неловкая горечь. 

— Чай остыл, — наконец пробормотала она, вставая. — Выпью потом. 

Она вышла из кухни. Я обернулась к Андрею. Он обнял меня крепко. 

— Прости, — прошептал он. — Я… я не знал, что она… 

— Не извиняйся, — я прижалась к нему. — Это не твоя вина. И… не совсем ее. 

Да, ее слова обожгли. Они были эгоистичны и жестоки. Но в них, как в крике боли, слышалось что-то еще – страх потерять свое главное жизненное достижение, свое солнце. Она растила его "для себя" – в своей вселенной, где он был центром. И моя благодарность, мое счастье с ним вдруг напомнили ей, что эта вселенная больше не принадлежит только ей. 

Она не права. Глубоко не права. Но сегодня я не стала ломать копья. Я просто напомнила ей, что вырастила не просто "своего" мальчика. Она вырастила человека. И его способность любить – это тоже ее заслуга. Как бы горько ей это ни было признать. А моя заслуга – не растеряться и найти правильные слова.