– Я своими глазами их видела! – говорила свекровь мужу, обвиняя меня в измене

Я помню, как перехватило дыхание, когда я услышала этот голос из кухни. Голос моей свекрови, обычно такой размеренный, сейчас был истеричным. 

— Сережа, ты должен выслушать! Я своими глазами их видела! — она почти шипела. — Вчера, когда ты был в командировке! Тот Олег заезжал за ней, и они… они целовались в подъезде! Нагло, при всех! 

Я замерла в дверном проеме, кастрюля, которую несла в раковину, едва не выскользнула из рук. Олег? Мой коллега, который действительно заезжал вчера, чтобы передать документы перед моим больничным. Мы пересеклись внизу, на секунду. Это она превратила в измену? 

Я вошла в кухню. Мой муж, Сережа, стоял у стола. Валентина Петровна, вся пылая самодовольной праведностью, тыкала пальцем в мою сторону. 

— Вот она! Спроси ее! Пусть попробует отпереться! 

Сережа повернулся ко мне. В его глазах я не увидела привычной ласки, но и ярости не было. Была тяжелая, испытующая глубина. 

— Это правда, Лена? — спросил он тихо. 

Я чувствовала себя загнанным зверем, обвиненным в том, чего даже представить не могла. 

— Правда в том, Сережа, — я заставила себя говорить четко, — что Олег привез документы. Он задержался на пять минут. Мы стояли внизу, в холле. Никакой измены. Клянусь тебе всем, что у нас есть. 

Я видела, как напряглась Валентина Петровна, ожидая взрыва, отпора, скандала. Но Сережа не отводил от меня взгляда. Он смотрел так, будто читал мою душу, страницу за страницей. Минута тишины растянулась в вечность. Я видела тень сомнения, боль, но потом... потом его взгляд смягчился. Он знал меня. 

— Мама, — он обернулся к ней, — я верю Лене. 

— Что?! — вскипела свекровь. — Сережа, ты ослеп! Я же видела! 

— Видела то, что хотела видеть, — отрезал Сережа. — Или то, что тебе показалось. Но Лена не врет мне. Никогда не врала. А вот твоя ревность ко мне, к нашей жизни... она тебя ослепляет давно. 

Он подошел ко мне, взял мою холодную руку в свою. Простой жест, но в нем была вся вселенная поддержки. 

— Мама, — он сказал твердо, — тебе пора домой. И пока ты не пересмотришь свое отношение к моей жене, лучше воздержись от визитов. 

Она схватила сумочку и вышла. Ни с чем. С позором. 

Прошло несколько месяцев. Однажды Валентина Петровна пришла. 

— Сережа, Леночка... — голос ее срывался. — Я пришла... извиниться. По-настоящему. Я... я была не права. Ревность, глупость... Я все выдумала, преувеличила до чудовищного. Простите меня. Пожалуйста. 

Она не плакала, но в ее глазах стояла такая мука, такая беспомощность, что моя обида дала трещину. Сережа молча обнял ее. А я, глядя на эту сломленную гордыню, на мужа, который тогда поверил мне вопреки всему, просто кивнула. 

— Давайте... попробуем заново, — сказала я. Простить сразу все не могла. Но шаг к миру был сделан. Потому что правда, пусть и запоздало, восторжествовала.