Я выбрала имя для вашего ребенка, – сияла свекровь, – возражения не принимаются!

Солнечный луч скользнул по позолоте чайного сервиза, который свекровь принесла для особого случая. Я сидела с кружкой ромашкового чая — единственное, что сейчас не вредило моему желудку. Беременность, восьмой месяц. Каждое утро начиналось с изжоги и мыслей о том, как через пару недель всё изменится. Но не так, как планировала Людмила Сергеевна.

— Оль, ты только послушай! — она сияла от счастья. — Артемий. Ар-те-мий. Благородно, солидно! Все в роду Николая были военными, имя должно быть достойным. Тёма — мило для малыша, а когда вырастет...

Каждый наш разговор с Людмилой Сергеевной напоминал перетягивание каната: кроватка против старинной колыбели из их дома, мой врач против её «проверенного специалиста». Но имя... Имя было красной чертой.

— Мама, мы с Колей ещё не решили, — осторожно начала я, но её ладонь взметнулась вверх.
— Решила я! Николай стесняется тебе сказать, но мы с ним обговорили еще, когда ты на пятом месяце была. Артемий Николаевич — звучит?

В горле запершило — не от изжоги. От воспоминаний, как три года назад на нашей свадьбе она «случайно» перепутала мое платье с запасным вариантом из атласа, который «лучше сидит на бёдрах». От её фразы в день помолвки: «Коля всегда слушался маму, надеюсь, ты понимаешь?»

— Мама, — пальцы сами сжали складку платья на животе, где толкался маленький бунтарь, — вы с Колей обсуждали? Потому что вчера он предлагал «Марком», если будет мальчик, а я...
— Марк?! — её смех перебил. — Это что, имя для бармена или, прости господи, музыканта? Нет, Оленька, ты молодая, не понимаешь. Имя — это судьба. Артемий. И точка.

Тёплый комок под сердцем резко пнул меня, будто торопил. Встала, опираясь на спинку дивана — тяжело, но необходимо.
— Людмила Сергеевна. — Впервые за три года я назвала её по имени-отчеству, а не «мамой». — Мой сын. Или дочь. Не фамильная реликвия. Не продолжение вашей династии. Мы с Колей девять месяцев мечтали, спорили, листали книжки имён. Марк, если мальчик. Лия, если девочка. А Артемий... — я вдохнула глубже: — Артемий — это ваш отец, который пил и бил вашу мать. Вы сами рассказывали.

Она побледнела, будто я смахнула с неё слой тонального крема. Рука сжала цепочку с крестиком — семейной реликвией, которую уже требовала надеть на малыша.
— Это... традиция, — прошептала она.
— Ваша традиция — называть детей в честь тиранов? — слова вырывались, как прорвавшаяся плотина. — Тогда уж я лучше назову его Люцифером! Хоть оригинально будет.

Дверь щёлкнула. На пороге замер Коля с пакетом из аптеки, где я просила купить витамины. Его глаза метнулись от моих раскрасневшихся щёк к бледному лицу матери.
— Что... происходит?
— Твоя мама предлагает назвать нашего ребёнка в честь деда-алкоголика! — выпалила я, и тут же испугалась своей резкости. Но малыш снова толкнулся, будто подбадривая.

Коля медленно поставил пакет на стол. Глядя не на мать, а на меня:
— Мы же договорились на Марка или Лию. Мама, ты опять своё... — он вздохнул так, будто носил этот вздох в себе все тридцать лет.

Людмила Сергеевна вскочила.
— Я... я старалась для вас. Для семьи. 
— Спасибо, — я сделала шаг вперёд, чувствуя, как Коля осторожно кладёт руку мне на поясницу. — Но наша семья начинается сейчас. С нас троих. И имя мы выберем сами. Правда, Коля?

Он кивнул, не отводя взгляда от матери. Та потянулась за сумочкой.
— Я... пожалуй, пойду. Вас ждёт столько хлопот, — голос сорвался на последнем слове.

Когда дверь закрылась, я облокотилась на мужа, вдруг ощутив всю усталость. Но его смех сотряс моё плечо:
— Люцифер, серьёзно?
— Хотела как страшнее, — я выдавила улыбку, а он прижал ладонь к моему животу.
— Слышал, Марк? Мама готова драться за тебя даже с драконами. Или со свекровями.

Толчок в ответ был таким сильным, что мы оба засмеялись. И в этом смехе, нервном и облегчённом, уже звучало его имя — наше, выстраданное, родное.