Заметила, что муж стал заглядываться на жену друга, с которым он знаком с детства

Я заметила это сразу. Его пристальный взгляд. Смех, чуть громче привычного. Рука, поправляющая волосы, когда в комнату входила она.  

Мы с Андреем женаты одиннадцать лет. Его друг детства, Егор, как брат — их дружба пережила два переезда, три института и его развод с первой женой. Но когда полгода назад Егор привел на наши традиционные субботние посиделки Таню, я впервые почувствовала тревогу.  

Она была… яркой. Не красавицей, нет — но в ее смехе было что-то неуловимое, а движения напоминали танец даже, когда она просто наливала чай. Мне, с моей привычкой к тишине и умиротворению, казалось, будто в дом залетела тропическая птица.  

— Ты заметила, как Андрей на нее смотрит? — спросила подруга Катя после третьего визита Егора с женой. Я отмахнулась, но зерно сомнения проклюнулось.  

Всю следующую неделю я ловила себя на том, что сравниваю: ее легкие платья с моими джемперами «под горло», ее истории о путешествиях с моими рассказами о родительском собрании. Когда в пятницу Андрей, обычно равнодушный к гардеробу, полчаса выбирал рубашку перед ужином у друзей, сомнения разрослись.  

Это случилось на дне рождения Егора. Таня в платье цвета малахита смеялась, обнимая мужа за талию, а Андрей… Он стоял у бара, будто прикованный. В его глазах светилось то, что я не видела уже года два — восхищение, смешанное с голодом. Когда он потянулся за бокалом, задел его рукой, и красное вино разлилось по скатерти.  

— Прости, — пробормотал он, вытирая салфеткой пятно, но взгляд снова уплыл к ней. В тот момент я поняла: это не просто мимолетный интерес.  

Ночью взяла его телефон. Сердце колотилось, как у вора. Нашла переписку с ней. Только смешной стикер с котиком, отправленный неделю назад. «Спасибо за совет по презентации!» — ответила она. Здорово. Теперь мой муж советуется не со мной, а с женой друга.  

Утро началось с капли яда.  

— Таня упоминала новый ресторан у реки. Может, сходим в субботу? — спросил Андрей за завтраком, разглядывая яичницу.  

— Ты же ненавидишь средиземноморскую кухню.  

— Люди меняются, — он пожал плечами.  

Я решила бороться тихо, по-кошачьи. Записалась на тренировки, сменила прическу, купила духи с ароматом грейпфрута — как у нее. Когда Андрей обнял меня на кухне, прижавшись губами к шее, я чуть не расплакалась от стыда. Это была победа, пахнущая поражением.  

На следующее утро, глядя, как он режет тост для сына, я вдруг вспомнила, как он плакал в родзале, услышав первый крик нашего мальчика. Как ночами сидел с коликами, напевая глупую песенку про лягушек. 

— Мы нужны тебе? — спросила я внезапно. 

— Что?  

— Ты… — я продолжила, — ты все еще любишь нас?  

Он замер, потом обернулся. В его глазах, этих знакомых до каждой морщинки глазах, я увидела панику, вину и — глубже, под всеми наслоениями — что-то нерушимое.  

— Ты моя жизнь, — произнес он хрипло. — Просто иногда…  

— Иногда мы путаем отражение в воде с настоящей рекой, — закончила я за него фразу из нашей любимой книги.  

Он кивнул, и в этом жесте было столько усталой правды.  

Таню он видит теперь реже. Андрей записался со мной на танцы — смешные, для пар среднего возраста, где мы топчемся под старые хиты.

Иногда, когда он смотрит в окно на дождь, я знаю, о чем он думает. Но его рука по-прежнему ищет мою в темноте, а это — та единственная правда, которая перевешивает все остальное.