Золовка приехала ко мне «пожить» как ни в чем не бывало, хотя была уже бывшей, как и мой муж

Дверной звонок отвлек меня от домашних дел. На пороге застыла Ирина, золовка, с огромной сумкой в одной руке и пятилетним сынишкой Степой с пальцем в носу – в другой. За спиной маячил чемодан. 

— Привет, Лер! — бросила она, не дожидаясь приглашения, и буквально вкатилась в прихожую, толкая Степу вперед. — Заночевать пришли. Пока у нас родня в гостях, поживем у вас. У тебя же тут просто дворец! 

Воздух перехватило. «У вас». То есть у меня. Бывшего мужа уже неделю как не было в этом доме, а его сестра вела себя так, будто развод – это просто техническая формальность, не касающаяся ее удобств. Всплыли в памяти все прошлые визиты: холодное презрение, критика моего интерьера, кулинарии, намеки, что брат мог бы и лучше найти. А теперь – «поживем»? 

— Ирина, ты хоть предупредить могла? И что значит «поживем»? У меня не гостиница. 

Она махнула рукой, уже скидывая куртку на мой стул. 

— Ой, брось! Какая разница? Места тут полно. Степа, не копайся! — она толкнула сына в сторону гостиной. — Да и что тебе стоит? Брат мой теперь свободен, а мы – семья. Надо же где-то перекантоваться. 

Эти слова прозвучали как плевок. Как будто я была тюрьмой, из которой героически освободился ее драгоценный Леха. И эта наглая уверенность, что она имеет право вторгнуться в мой дом, в мою новую жизнь, только потому, что ее брат когда-то здесь жил? 

Степа неуклюже полез на диван, пачкая обивку кроссовками. Ирина уже заглядывала на кухню: 

— О, чайник поставишь? Заваришь чего-нибудь? Мы с дороги. 

Это был последний гвоздь. Я шагнула на середину прихожей, блокируя ей путь в квартиру. Мое лицо, наверное, стало каменным. 

— Нет, Ирина. Не заварю. И не поживете. Никак. Ни дня. 

Она уставилась на меня. Видимо, привыкла, что все пляшут под ее дудку. 

— Ты о чем? — фыркнула она. — Шутишь, да? 

— Я никогда не шучу на такие темы, — голос был низким. — Ты за все годы, что я была с твоим братом, ни разу не проявила ко мне ни капли уважения. Ты считала меня недостойной его. А теперь, когда он ушел, ты вдруг решила, что мы «семья»? Что имеешь право прийти сюда ко мне и диктовать условия? Нет, милая. Так не бывает. 

Она покраснела. 

— Это же временно! Ребенка жалко! Куда нам идти? 

— Это не моя проблема, — отрезала я. — Иди домой. Ты взрослый человек. Потерпишь неудобства из-за родни. Ребенка жалко, да. Но он не виноват, что его мать ведет себя как последняя нахалка. Ни ты, ни Леха ко мне больше не имеете никакого отношения. 

Я подошла к ее сумке, подняла ее, затем взяла чемодан и выставила за порог. 

— Ты не имеешь права! — завизжала Ирина. 

— Имею. Это мой дом. Ты переступила порог без спроса и с наглыми требованиями. Забирай вещи и уходи. 

Она металась взглядом между мной, Степой и чемоданами за дверью. Поняла, что игра проиграна. Наглая маска спала, осталась лишь растерянная и злая женщина. 

— Ты… эгоистка! — выдавила она последний «аргумент». 

— Нет, Ирина, — я взялась за ручку двери. — Я просто перестала быть твоей безотказной невесткой. Прощай. 

Дверь закрылась. Через дверь донесся сдавленный плач Степы и ругань Ирины, быстро затихавшие в лифтовой шахте. Я пошла в ванну, умылась прохладной водой. Она смыла усталость и последние следы наглости из прошлого. Дышать стало легче.