Бывший муж поставил условие, но не знал, как сильно я изменилась после развода

Он позвонил в пятницу вечером. Голос, который когда-то был родным, теперь звучал как эхо из другого измерения.  

— Нам нужно встретиться. Завтра, в десять, у тебя.  

Я ответила спокойно:  

— Обсуждаем через адвокатов, Владимир.  

— Это не о деньгах. О Василисе.  

Дочь. Ее имя всегда было козырем в его рукаве.  

Он вошел в мою квартиру, как к себе домой. Глаза скользнули по интерьеру — светлые стены, книги на полках, фикус у окна, который я наконец-то научилась не заливать. Презрительная усмешка.  

— Устроилась, я смотрю.  

Я не стала объяснять, что обои клеила сама, а фикус купила на первую зарплату после развода. Прошлая я, та, что дрожала в углу кухни, пока он разбивал тарелки, уже умерла. Ее похоронили в тот день, когда я подала на развод, пряча синяк под тональным кремом.  

— Говори, — села напротив, спина прямая, взгляд в упор.  

Он выложил на стол бумаги. Сверкнул глянцем гербовой печати.  

— Хочу пересмотреть условия опеки. Василиса переезжает ко мне. Ты же понимаешь, что не потянешь частную школу? — палец постукивал по цифрам: его доход, мой — жалкие 30 тысяч в кондитерской.  

Раньше я бы заплакала. Умоляла. Сейчас посмотрела на эти бумаги и засмеялась. Тихим, низким смехом, от которого он нахмурился. 

— Ты что, спятила?  

— Нет. Просто ты опоздал.  

Я достала из сумки папку. Его брови поползли вверх, когда он увидел логотип моего сайта: «Sweet Revolt» — кондитерская, о которой писали в городском блоге. Мои торты с малиновым кремом и лепестками фиалок. Мои 300 тысяч подписчиков в соцсетях. Контракты с кофейнями. Высокий доход.  

— Это... твое?  

— Начала с малого. Пекла ночами, пока Вася спала.  

Он листал отчеты, будто искал подвох.

— И зачем молчала в суде?!  

— Потому что ты бы нашел способ отобрать и это. — Я встала. — А теперь слушай внимательно: ты будешь платить мне алименты. Или я подам иск за клевету. Помнишь, как рассказывал судье, что я «нестабильна»? У меня есть записи, Владимир. Все твои угрозы. Весь твой «воспитательный процесс».  

Он побледнел. 

— Ты... не посмеешь.  

Я наклонилась ближе, пока наши лица не разделяли сантиметры.  

— Проверим?  

Он ушел. Я опустилась на стул, трясясь как осиновый лист, но внутри пело что-то ликующее. За окном шел дождь, а я вспоминала, как два года назад стояла на этом же балконе, смотря в темноту и гадая, хватит ли смелости прыгнуть. Тогда спасла Василиса — заплакала во сне.  

Теперь я обняла подушку и позвонила дочери в лагерь.  

— Мам, ты только представь! Я научилась делать браслеты из бересты!  

— Умничка, — голос сорвался. — Слушай, Вась... Если папа вдруг предложит тебе переехать...  

— К нему? Да ну, — она хихикнула, как всегда, когда говорила о его новом сыне. — У него воняет сигаретами, а ты печешь кексы со звёздами.  

Я рассмеялась сквозь слезы. 

Условия? Пусть ставит их своему отражению в зеркале. Я уже вне зоны досягаемости.