– Денег не дам, – сказала отец, – пусть твоя жена тебя обеспечивает, если сам не можешь заработать

Я стоял на пороге отцовского дома. В горле першило от стыда. Дверь открылась, и он появился в проеме, как всегда, прямой, подтянутый, с холодными глазами, в которых я с детства искал одобрения.  

— Денег не дам, — отрезал отец, даже не дослушав. — Пусть твоя жена тебя обеспечивает, если сам не можешь заработать.  

Он захлопнул дверь. Я медленно спустился по лестнице, ощущая, как гнев и унижение смешиваются в комок под ребрами. Лиза ждала в машине, укутанная в мой старый шарф. Ее лицо, бледное от усталости, осветилось надеждой, когда я подошел.  

— Ну что? — спросила она тихо, будто боялась спугнуть ответ.  

Я покачал головой.  

— Ничего, — прошептала она. — Мы справимся.  

Но как? После увольнения прошло три месяца. Резюме рассылал во все концы, даже грузчиком соглашался — везде отказ. А долги копились, как снежный ком. Лиза продала ноутбук, я — часы отца, подаренные на свадьбу. Но этого хватало только на еду и часть коммуналки.  

Той ночью я лежал, уставившись в потолок, а ее ровное дыхание щекотало плечо. В голове крутились слова отца: «Не мужчина, а обуза». Утром Лиза разбудила меня звонким:  

— Вставай! У меня идея.  

Она вытащила из шкафа коробку с красками и кистями — реликвии из студенчества. Лиза когда-то училась на дизайнера, но бросила после рождения Маши.  

— Буду рисовать портреты на заказ, — объявила она, разложив на столе листы. — А ты поможешь искать клиентов.  

Я хотел возразить, что это безумие, но она уже звонила подругам, регистрировала страничку в соцсетях. Через неделю первый заказ — детский портрет для мамы из соседнего дома. Лиза работала ночами, при свете настольной лампы, я сидел рядом, искал вакансии.  

— Ты бы лучше спала, — ворчал я, когда она в пятый раз стирала линию подбородка.  

— А ты бы перестал грызть губы, — парировала она, не отрываясь от эскиза.  

Постепенно заказов стало больше. Людям нравилось, как она улавливает характеры: серьезного бульдога в бантике, смеющуюся старушку с морщинками-лучиками. Я развозил работы на метро, стыдливо пряча рулоны под курткой. Иногда клиенты спрашивали: «Это ваша жена рисует?

Талант!» Я кивал, чувствуя, как гордость борется с горечью.  

Однажды, возвращаясь с доставки, увидел в парке объявление: «Требуется художник для росписи кафе». Дома развернул перед Лизой листок.  

— Это же твой шанс! — воскликнул я.  

Она замялась:  

— Я же не умею на стенах...  

— Научишься, — сказал я уверенно.  

Мы пришли в кафе вместе. Пока Лиза робко обсуждала эскизы с владельцем, я вертелся рядом. Когда через две недели на стене расцвел сад с райскими птицами, хозяин вручил ей конверт и попросил расписать еще и летнюю веранду.  

Вечером мы сидели на кухне, считая деньги. Лиза внезапно засмеялась:  

— Представляешь, папа бы сейчас ахнул!  

Я вздрогнул. За эти месяцы я почти забыл его слова. Но теперь, глядя на ее сияющие глаза, понял: он был прав. Не в своей жестокости, нет. А в том, что заставил меня перестать ждать спасения.

 
— Это ты обеспечиваешь нас, — прошептал я, обнимая ее.  

— Мы обеспечиваем друг друга, — поправила она.  

Иногда, проходя мимо отцовского дома, я ловлю себя на мысли, что хочу постучать и сказать: «Смотри, мы смогли без тебя». Но вместо этого просто иду дальше — туда, где меня ждут ее смех и запах красок.  

Отец ошибался. Я не обуза. Я — ее тыл. А она — мой ветер в паруса. И это куда важнее, чем все деньги в мире.