Дочке уже сорок стукнуло, а она живет с нами и не хочет выходить замуж

Я сижу на кухне, режу овощи для салата, и слышу, как дочь за стеной печатает на ноутбуке. Ей сорок. Сорок, а она всё в своей комнате с плакатами группы «Кино», которые висели там со школы. Иногда кажется, что время застыло, будто её двадцать, а не вдвое больше.  

— Мам, у нас соль есть? — Оля появляется в дверях в старом халате, который я подарила ей на тридцатилетие.  

— В шкафу, — отвечаю, глядя, как она копается на полках. Она торопится — сегодня дедлайн, как обычно.  

«Почему ты не вышла замуж?» — хочется спросить. Но вместо этого спрашиваю:  

— Мясо достать?  

Она кивает, уже уходя. Все наши разговоры давно свелись к быту.  

Помню, как в её двадцать пять я уговаривала сходить на свидание с сыном соседки. «Не хочу, мама. Не мой тип», — отрезала она. В тридцать: «Карьера важнее». В тридцать пять: «Не встретила того, кто принял бы мои принципы». Теперь она молчит.  

Вчера встретила Лиду из 401-й. Спросила: «Ваша Оля всё одна?» Я кивнула, а она вздохнула: «Жаль. Детей бы вам нянчить».  

— Может, к психологу? — предложил муж на прошлой неделе. — Пусть разберётся, почему избегает отношений.  

Но Оля психологов ненавидит. Говорит, что не больная.  

Сегодня утром зашла к ней в комнату с чаем. На полке — фотография её институтской подруги Кати. Та уже дважды разведена, с тремя детьми.  

— Катя третьего родила, — сказала я, ставя кружку.  
— Знаю, — Оля не отрывается от экрана. — В Фейсбуке видела.  
— Ты… не хочешь так же?  

Она, наконец, смотрит на меня. Глаза усталые, как у старушки.  

— Мама, хватит. Мне хорошо.  
— Но кто о тебе позаботится, когда нас не станет? — вырывается, хоть обещала себе молчать.  

Оля встаёт, закрывая ноутбук.  

— Я зарабатываю. Снимала бы квартиру, если бы вы не просили остаться.  

Это правда. Когда мужу делали операцию, я умоляла её не уезжать: «Папе тяжело, помоги». Теперь он здоров, а она всё здесь.  

— Может, съездишь в отпуск? — предлагаю. — В Турцию, как раньше…  
— Нет денег, — врёт она. Я знаю, что копит на курсы в Германии.  

После ужина мою посуду и слышу, как муж включает телевизор. Оля смеётся с его шутки про сериал. Звучит как двадцать лет назад, когда она готовилась к выпускному.  
Ложусь спать и думаю: может, я сама виновата? Не научила её быть самостоятельной? Или, наоборот, слишком давила, вот она и закрылась?  

В три часа ночи иду на кухню за водой. Свет в её комнате горит. Стучусь:  

— Оль, не спишь?  
— Работаю, — голос за дверью раздражённый.  

Стою в коридоре, прижимая стакан к груди. Хочу сказать: «Прости. Я просто боюсь, что ты будешь одна». Но вместо этого шепчу:  

— Не засиживайся допоздна.  

Сегодня утром нашла в её комнате распечатку о съёмных квартирах. Спросить? Или молчать? Для матери она всегда ребенок, за которого не перестаешь беспокоиться.