— Какой красивый дом! Хоть сейчас сюда переехала бы. — Свекровь приехала на наше новоселье с чемоданами

Я стояла на пороге нового дома, держа в руках коробку с посудой, и пыталась представить, как здесь будет пахнуть кофе по утрам. Полы блестели, стены пахли свежей штукатуркой, а через огромное окно в гостиной лился свет. Мы с Денисом строили этот дом три года. Каждая ипотечная выплата, каждая суббота на стройке под дождем — все ради этого момента.  

— Ну как? — Денис обнял меня за плечи, гордо оглядывая комнаты. — Стоило того, да?  

Я кивнула, но радость смешивалась с тревогой. В кармане лежал телефон с сообщением от свекрови: «Приеду завтра, помогу обжиться».

«Помочь» — ее любимое слово. Помочь выбрать обои («Эти слишком темные, в старости глазу нужно светлое»). Помочь подписать договор с подрядчиками («Сынок, ты слишком доверчивый, я лучше проверю»). Помочь жить.  

На следующее утро Людмила Степановна прибыла на такси с двумя чемоданами. 

— Ой, какие потолки высокие! — она щелкнула каблуками по паркету, будто проверяя прочность. — И кухня… Тесновата, конечно, но для начала сойдет.  

— Мама, ты же говорила, что только посмотришь, — Денис поставил её сумку у лестницы, избегая моего взгляда.  

— Ну и что? Разве я не могу порадоваться за вас? — она повернулась ко мне, улыбаясь так, будто мы с ней заговорщицы. — Леночка, ты же не против, если я поживу тут пару недель? Помогу с ремонтом.  

«Пожить». В её устах это звучало как «поселиться». Я сжала ручку чемодана, который несла.  

— Конечно, — ответила я. — Только… где ты спать будешь? Детская ещё не готова.  

— В гостиной на диване! Я не привередливая.  

Денис промолчал. Он всегда молчал, когда она переходила границы. 

Через неделю «временного» проживания Людмила Степановна купила шторы. Без спроса. Тяжелые, бордовые, как в её хрущёвке.  

— Ваши занавески слишком прозрачные, соседи всё видят! — объявила она, вешая их на карниз.  

Маша, моя дочь, сидела у неё на руках и тянула пальчики к блестящим кисточкам на шторах. Я смотрела, как её детский восторг подпитывает уверенность свекрови: «Видишь, малышке нравится!».  

Вечером я обнаружила её в нашем гардеробе. Она перебирала рубашки мужа, откладывая «поношенные» в сторону.  

— Что вы делаете? — вырвалось у меня.  

— Помогаю, — она не обернулась. — У тебя руки не доходят.  

— Это мое пространство. Прошу вас, не трогайте наши вещи.  

— Ваши? — она наконец посмотрела на меня. — Денис мой сын. Его дом — мой дом.  

Тогда я поняла: это не просто вторжение. Это война за территорию.  

На следующий день я отвела Дениса в строймагазин — под предлогом выбора краски для забора. Среди стеллажей с банками и валиками сказала твердо:  

— Выбирай: или она съезжает, или я с Машей ухожу в съёмную квартиру.  

— Ты шутишь? — он побледнел. — Мы только въехали!  

— Мы? Или ты уже включил её в это «мы»?  

Он молчал, вертя в руках образец цвета «слоновая кость». Я ждала, чувствуя, как сердце бьется в висках.  

— Хорошо, — проговорил он. — Я поговорю с ней.  

Разговор длился два часа. Я сидела на крыльце, прижимая к груди спящую Машу, и слушала, как за стеной голос свекрови переходит от возмущения к рыданиям. «Я же всё для вас!», «Ты меня предаёшь!».  

Денис вышел:   

— Она уезжает завтра.  

Я кивнула, не спрашивая, какой ценой далось это решение.  

На прощание Людмила Степановна крепко обняла сына, а мне сказала:  

— Береги его.  

В её голосе не было ни злости, ни покорности. Только усталое понимание: битва проиграна.  

Теперь, когда я пью кофе на кухне, слушая, как Денис смеётся с Машей в гостиной, я иногда чувствую вину. Но потом открываю окно, впуская ветер, который гуляет по нашему дому — только нашему — и понимаю: иногда мир в семье начинается с выяснения отношений.