Когда наш сын остается у свекрови, она переодевает его во все черное

Каждый раз, открывая шкаф Миши, я улыбаюсь. Пять лет – целая жизнь в ярких красках! Футболки с оранжевыми динозаврами, зеленые шорты, синие кеды со светящимися полосками, желтая куртка-парка. Он, мой веселый мальчишка, в них расцветал, как подсолнух. Свекровь, Галина Петровна, смотрела на этот калейдоскоп с вежливым содроганием. 

— Мальчику полезнее сдержанность, — говорила она, поправляя свою неизменную серую блузку. — Темные тона воспитывают характер. Строгость. 

Я вежливо улыбалась, целовала Мишу и оставляла его у нее пару раз в неделю на несколько часов – мне нужно было на курсы. Возвращаясь, я замечала, что Миша какой-то… притихший. Списывала на усталость или новую строгую игру. Пока однажды он, копаясь в своем рюкзачке после визита к бабушке, не вытащил не свою вещь. 

— Мам, смотри, бабуля футболку забыла! — Он протянул маленькую черную футболку. Без рисунка. Абсолютно чуждую всему, что я покупала. 

Я взяла футболку. 

— Миш, это… твоя? У бабушки? 

— Ага, — кивнул он, уже отвлекаясь на машинку. — Она меня всегда переодевает. Говорит, мальчик в синем – смешно. И в желтом – как цыпленок. Черное – солидно. 

Слово «солидно», произнесенное пятилетним, звучало нелепо и жутко. Я представила своего жизнерадостного сынишку, затянутого в эту мрачную униформу по воле Галины Петровны. Мои яркие вещи, в которых он был собой, презрительно отбрасывались в сторону. 

На следующий день я привела Мишу как обычно. Но не ушла сразу. Галина Петровна встретила нас с привычной сдержанной улыбкой. 

— Заходи, заходи. Мишенька, пойдем, бабушка тебе кое-что приготовила… 

— Галина Петровна, — прервала я ее. — Нам нужно поговорить. Миш, иди, пожалуйста, в комнату, поиграй. 

Когда дверь в детскую закрылась, я достала из сумки ту самую черную футболку. Положила ее на стол. 

— Это ваша? 

Свекровь покраснела, но подбородок вздернулся. 

— Да. Качественная вещь. Мальчику идет. Он должен выглядеть… 

— Он должен выглядеть так, как хочу я, его мать, — перебила я. Спокойно, но так, чтобы не осталось сомнений. — Я покупаю ему одежду. Яркую, удобную, детскую. Ту, в которой он счастлив и чувствует себя собой. Я не просила вас ее менять. 

Она попыталась вставить слово: 

— Но эти цвета… оранжевый… это же… 

— Это его любимый цвет сейчас, — парировала я. — И это не имеет значения. Вы не имеете права переодевать моего ребенка без моего ведома и согласия. Никаких «но». Это не обсуждение вкусов, Галина Петровна. Это о границах. О моем праве решать, во что одет мой сын. 

В гостиной повисла тишина. Слышно было, как Миша что-то напевает за дверью. Галина Петровна смотрела то на меня, то на злополучную футболку. Гордость боролась с пониманием, что я не отступлю. 

— Я… я хотела как лучше, — наконец пробормотала она. 

— «Как лучше» — это уважать мои решения как матери, — сказала я твердо, убирая футболку обратно в сумку. — Больше не повторяйте этого. Никогда. Иначе визиты придется прекратить. Понятно? 

Она кивнула, почти незаметно. 

— Понятно. 

С тех пор прошло несколько месяцев. Миша по-прежнему ходит к бабушке. Я забираю его – и он все так же сияет в своих оранжевых футболках, зеленых шортах, синих кроссовках. Галина Петровна больше не пытается переодеть его. Хотя, ловлю себя на мысли, иногда ее взгляд все так же скользит по его яркой куртке с легким, почти незаметным содроганием. Но она молчит. И это главное. Мой мальчик остается ребенком. Ярким, веселым, жизнерадостным.