Муж решил, что его сын от первого брака будет жить с нами, и просто поставил меня перед фактом

Когда Максим вернулся с работы в тот вечер, я сразу поняла: что-то не так. Он разгружал продукты из пакетов с преувеличенной аккуратностью, избегая моего взгляда. Мы десять лет вместе, я научилась читать его молчание.  

— Саша переезжает к нам, — выпалил он наконец, будто сбрасывая камень с плеч. — Его мать… ну, ты знаешь, у нее снова проблемы.  

Саше шестнадцать, мы виделись с ним раз в месяц, за обедом в кафе. Максим всегда говорил, что «не хочет смешивать семьи». А теперь — жить вместе? Без обсуждения, без вопроса, даже без предупреждения.  

— Ты решил это в одиночку? — спросила я.  

Он вздохнул, сел напротив, ладонь потянулась через стол — я отодвинулась.  

— Я не мог иначе. Он мой сын.  

В груди закипела обида: «А я твоя жена, или так, попутчица?» Но кричать было бессмысленно. Максим уже поставил галочку в уме: благородный отец спасает ребенка. А я — препятствие, которое нужно обойти.  

Саша въехал через три дня. Принес рюкзак, гитару и натянутую улыбку. Я пыталась представить себя на его месте: чужой дом, мать в реабилитации, отец, который внезапно решил играть в идеальную семью. Ему было не легче, чем мне.  

— Комната твоя, — сказала я, открывая дверь в кабинет, где мы хранили старый диван и коробки с книгами. — Диван раскладной, шкаф поставим завтра.  

Максим удивленно поднял бровь — он ожидал, что мальчик поселится в спартанской атмосфере на диване в гостиной. Но я провела прошлую ночь, вынося хлам на балкон: если уж Саше здесь жить, пусть будет своя территория. Хоть крошечная.  

— Спасибо, — пробормотал подросток, и в его глазах мелькнуло что-то вроде облегчения.  

Позже, за ужином, Максим попытался шутить про школьные проекты, я кивала, будто слушая. Мысленно составляла список: купить плотные шторы в кабинет, договориться о разделе ванной, обсудить правила… Но главное — не дать дому превратиться в поле битвы.  

Через неделю я нашла Сашу на кухне в два часа ночи. Он рылся в холодильнике, свет от него падал на лицо, усталое и потерянное.  

— Гречку с котлетой разогреть? — предложила я, включая плиту.  

Он кивнул, сел за стол. Молчание висело тяжело, пока я ставила сковороду.  

— Вы… злитесь? — спросил он неожиданно.  

Я повернулась, оперлась о столешницу.  

— На твоего отца — да. На тебя — нет.  

Он хмыкнул:  

— Он такой. Решает за всех.  

Гречка зашипела на сковороде. Я налила чай, поставила перед ним.  

— Давай договоримся: если что-то не так — говорим сразу. Не копим.  

— Договорились, — он улыбнулся.  

Максим заметил перемены позже. Зашел как-то в кабинет — теперь «комнату Саши» — и увидел плакаты с группами, о которых не слышал, гитару в углу, мои старые книги по искусству на полке.  

— Ты… помогаешь ему обустроиться? — спросил он вечером, пока Саша гулял с друзьями.  

— Мы оба помогаем, — поправила я. — Он не гость, Макс. Ему нужно чувствовать, что это его дом тоже.  

Муж сел рядом, взял мою руку.  

— Прости. Я должен был спросить.  

— Да, — согласилась я. — Но теперь давай действовать вместе.  

Компромисс оказался проще, чем я думала. Саше — свой угол, мне — право голоса. Мы до сих пор спорим о графике уборки и громкой музыке, но это уже мелочи. 

Иногда, проходя мимо двери Сашиной комнаты, слышу смех — их с Максимом. И понимаю: мы не идеальны. Но хотя бы пытаемся.