Муж заявил, что ему со мной стало скучно, и ушел развлекаться после 30 лет брака

Он сказал это слишком просто: «Мне скучно, Катя. Ухожу». Был обычный завтрак, если бы не это... 

Он уже поднялся, оставляя половинку тоста на тарелке. Всегда доедал. Всегда. Даже когда мы ссорились, даже когда я лежала после операции.

Жевал медленно, тщательно, будто перемалывал не только хлеб, но и невысказанное. А сегодня — бросил. 

Дверь щёлкнула мягко, по-семейному. Не хлопнула, не захлопнулась со стуком — просто притворилась, будто он вышел за газетой. Я сидела, считая трещинки на кафеле. Тридцать штук. По году на каждую. 

Гостиная встретила меня тиканьем дедушкиных часов. «Наследственный хранитель времени» — смеялся он, заводя механизм каждое утро.

еперь стрелки будут кружить в пустоте, отмеряя минуты новой жизни. На комоде — наша свадебная фотография. Я в платье с кружевными рукавами, он в костюме с чересчур широкими лацканами. Мы оба улыбались в будущее, где не было места словам «скучно» и «ухожу».

Вечером набрала его номер. Гудки звучали как насмешка. Вспомнила, как звонила ему в девяностые, когда он задерживался на работе. Тогда трубку поднимал сразу, голос дышал усталостью и теплом: «Катюш, я уже у метро». Теперь тишина в трубке сливалась с тишиной квартиры. 

На кухне, разбирая сервант, нашла коробку с письмами. 1992-й: «Катенька, сегодня видел стариков, державшихся за руки. Завидую. Когда состаримся, будем как они». 2001-й: «Спасибо, что ты есть. После потери работы думал — конец. Но твой чай с мятой вернул меня к жизни».

015-й: «Прости за вчерашнее. Знаю, тебе тоже тяжело с папиной деменцией. Давай в выходные сбежим в кино?» 

Листки дрожали в руках. Когда мы перестали писать? Когда мессенджеры заменили шариковые ручки, а сердечки — настоящие слова? 

Ночью вскрикнула от грома. По окнам бил дождь, как тогда в нашем первом съемном гнезде. Мы прятались под зонтиком-тросточкой, смеялись, что он больше похож на рваный гриб. А сейчас я металась по дому, закрывая фрамуги, и поняла, что не помню, где хранится его зонт. Или мой?

аши вещи давно переплелись, как корни старых деревьев.

Утром обнаружила, что забыла полить пальму. Она стояла с поникшими листьями, будто стыдясь своей забытости. «Прости, дружок», — прошептала, поднося лейку. Вода впиталась в сухую землю, и растение встрепенулось, будто вспомнив, что жизнь продолжается.

На третий день пришла Лидка, с пирожными и глазами полными жалости. Я ненавидела этот взгляд еще до того, как она открыла рот.

— Давай я переночую у тебя? Или... Может, поедем к морю? Помнишь, как в Сочи...

— Помню. — Перебила я, разрезая яблоки для компота. Нож стучал по доске ритмично, заглушая дрожь в голосе. — Мы там чуть не развелись из-за того, что он хотел на рыбалку, а я — в музей.

— И что?

— И ничего. В итоге провели день отдельно. Вечером встретились на пляже, делились впечатлениями. Тогда это казалось приключением... 

Лида молча гладила мою спину. Мы пили чай, и я вдруг осознала: тридцать лет мы не скучали — мы боялись одиночества. Привычка стала броней от реальности. Его уход сорвал доспехи, обнажив раны, которые теперь надо залечивать.

Сегодня утром впервые за неделю сделала макияж. Тени рассыпались перламутром на веках, как в далекие времена свиданий. В зеркале женщина с крашеными волосами подмигнула мне: «Ну что, Катюша? Начнем с малого — сходим в кино? Хотя бы в одиночку».