Мужу надоело, что его мать постоянно намекает сделать тест ДНК, и он обратился ко мне с просьбой

Это началось почти сразу после рождения Егора. Свекровь, Людмила Петровна, мастерски вплетала свои «наблюдения» в любой разговор. 

— У Максима в детстве волосы были совсем другие, кудрявые, — говорила она, гладя Егорку по голове. 

— А носик… Носик у нашего Максима был эталонный римский, а у этого малыша… ну, знаешь, — и многозначительно замолкала. 

Максим отмахивался, но я видела, как эти постоянные намеки его изматывали. Он-то в Егорке души не чаял, копию себя видел. Но капля камень точит. 

Однажды вечером, когда Егор уже спал, Максим подошел ко мне на кухне. Лицо у него было усталое, почти виноватое. 

— Слушай, Ань… Я знаю, это звучит абсурдно, но мама… Она сводит меня с ума. Постоянно эти шпильки про Егорку. Я не сомневаюсь. Ни секунды! Но… может, просто сделать этот чертов тест? Ради ее спокойствия? Чтобы она наконец заткнулась. 

Обида, гнев – все смешалось. 

— Ты серьезно? — спросила я, глядя ему в глаза. — Из-за ее бзиков я должна доказывать очевидное? 

— Нет! Анют, я же говорю, я не сомневаюсь! Ни в тебе, ни в сыне! Это просто… формальность для нее! 

В голове пронеслась мысль, жесткая и неожиданная. 

— Ладно, — сказала я спокойно. — Я сделаю тест. С одним условием. 

— Каким? — Максим ожил. 

— Твой отец тоже сделает тест ДНК. С тобой. 

Максим уставился на меня, как будто я предложила ему съесть тапок. 

— Что?! Папа? Зачем?! 

— А мне зачем? — парировала я. — Ты говоришь – формальность. Пусть будет формальность для всех. Твоя мама так любит сравнивать, пусть проверит и свои гены. Или ей есть что скрывать? 

Максим тяжело вздохнул. 

— Ладно. Если это единственный способ… Поговорю с отцом. 

Уговорить свекра было неожиданно легко. Петр Иванович, человек спокойный и немного отстраненный, лишь пожал плечами: 

— Чтоб Люда отстала? Хорошая идея. Делайте, что хотите. Мне мои сомнения в сыне неведомы. 

Процедура была быстрой. А вот ожидание результатов растянулось на вечность. Людмила Петровна нервничала, ее намеки сменились натянутой тишиной. Когда конверты наконец пришли, мы собрались у нас – мы с Максимом, его родители. 

Сначала вскрыли наш. Я пробежала глазами строчки. Улыбнулась Максиму. 

— Поздравляю, папа. Биологическое отцовство подтверждено. На 99,99%. Сюрприза нет. 

Максим обнял меня, облегченно выдохнув. Людмила Петровна бледно улыбнулась. 

— Ну, вот и славно, — пробормотала она. — Я же говорила… то есть… рада за вас. 

— Теперь ваша очередь, — сказала я, протягивая свекру конверт. — Петр Иванович? 

Он вскрыл его не спеша, дочитал до конца. Его лицо, обычно невозмутимое, стало каменным. Он молча передал листок Людмиле Петровне. Она схватила его, глаза бегали по строчкам. Цвет лица из бледного превратился в землистый. Руки задрожали. 

— Это… ошибка… — прошептала она. 

— Ошибка? — Петр Иванович встал. — Здесь черным по белому: «Исключено отцовство». Так чей же он, Люда? Чей сын? 

Комната замерла. Свекровь сжалась. Слезы покатились по ее щекам. 

— Один раз… — выдавила она сквозь рыдания. — Всего один раз… Он приехал, моя первая любовь… Сергей… Я думала, ничего не выйдет… А потом ты уехал в командировку, и я узнала… Я боялась… 

Она не договорила, закрыв лицо руками. Петр Иванович смотрел на нее с таким отвращением и болью, что стало страшно. Максим стоял бледный, как полотно, глядя то на мать, то на человека, которого считал отцом всю жизнь. 

— Значит, я… — он не смог закончить. 

Петр Иванович вышел. Людмила Петровна рыдала навзрыд. Максим опустился на стул. 

В комнате стоял только звук рыданий свекрови и тяжелой, гнетущей тишины. Моя «формальность» обернулась землетрясением. Ирония была горькой: Людмила Петровна так боялась чужой тайны, что выпустила на волю свою собственную, похоронив семью своими же руками. А я? Я просто стояла рядом с мужем, думая о том, что иногда правда, которую ищешь для других, обжигает тебя самого. И что тихие вечера на кухне больше никогда не будут прежними.