Мы с мужем развелись, а я никак не могу выселить свекровь из своей квартиры
Когда я закрываю дверь квартиры, мне до сих пор еще кажется, что за спиной раздается скрип дивана в гостиной. Хотя месяц уже тихо.
Свекровь переехала к нам в марте, под предлогом ремонта в ее квартире. «Всего на пару недель, родная», — говорил муж, целуя меня в макушку, как будто я была ребенком, а не женщиной, которая делила с ним кредит за эту квартиру. Но через месяц ремонт «затянулся», а через два я уже не узнавала ни дом, ни мужа.
Она вошла в нашу жизнь, как в собственную квартиру: без стука. Научила Максима, что ужин должен быть готов ровно в семь, а не «когда придется». А однажды я застала ее за разбором нашего совместного альбома: «Фотографии с отдыха? Да вы же тут оба как чужие...»
Мы развелись в сентябре. Он ушел налегке. Я думала, это конец кошмару. Но свекровь осталась.— Куда мне, Аллочка? — Она сидела на том самом диване, подложив под спину мой валик для фитнеса, и щурилась, будто я предлагала ей прыгнуть с моста. — Максим снимает комнату, ты же знаешь. Ты хочешь, чтобы старуха на улице ночевала?
Я хотела. Отчаянно. Но не могла сказать. Каждый раз, когда я собиралась произнести «хватит», перед глазами вставал Максим, который рассказывал, как мама ночевала с ним восьмилетним в парке, когда их выселили из общежития. Я не была монстром.
Но потом пришел декабрь. В один из вечеров, вернувшись с работы, я нашла на кухне своего кота, дрожащего под столом. Рядом валялась газета с комом его шерсти — свекровь «наводила порядок».— Он же линяет! — оправдывалась она, будто я ругала ее за разбитую чашку, а не за то, что вырвала клок шерсти у живого существа.
В ту ночь я сидела, обняв кота, и смотрела на снег за окном. Вспоминала, как с Максимом впервые пришли в эту квартиру: «Наш дом», — сказал он тогда.
Утром я набрала номер Максима. Он ответил не сразу.
— Забери свою мать.
— Ты с ума сошла? У меня же...
— У тебя есть комната. Или найдешь другую. Это твоя ответственность.
— Ты же не можешь просто выгнать ее!
— Могу. Она не прописана здесь. Два дня. Или вызываю полицию.
Он назвал меня стервой. Но согласился.
Свекровь уезжала молча. Собирала вещи в тот же чемодан, что привезла в марте, и избегала моего взгляда. Лишь в дверях обернулась:
— Ты думаешь, он тебя простит за это?
— Мне все равно. — Это была правда.
Когда лифт увез ее, я обошла квартиру, касаясь стен, будто проверяя, настоящие ли они. Вымыла полы, везде убралась. Потом села на диван и разрешила себе заплакать. От облегчения.
Иногда жалость — это яд. Тихий, медленный, разъедающий душу. А я хотела жить.На следующий день Максим прислал сообщение: «Мама у меня. Довольна?» Я не ответила.
Кот теперь спит на диване. И линяет, сколько хочет.
Комментарии 123
Добавление комментария
Комментарии