– Мы с тобой не живем, а существуем, – сказала жена, собирая вещи, – я так больше не могу

Она складывала платья аккуратными квадратами, будто упаковывала не вещи, а наши годы. Солнечный луч из окна скользил по обручальному кольцу на ее пальце, и я вдруг подумал, что это единственное, что еще блестит между нами.

— Мы с тобой не живем, а существуем, — сказала она. Голос ровный, как линия горизонта за стеклом. — Я так больше не могу.

Я стоял в дверях, прикипая ладонью к косяку. Слова застряли, будто я проглотил ключ от той двери, через которую она сейчас уйдет. Всегда думал, что кризисы гремят ссорами, битьем посуды, слезами. Наш крах оказался тихим — как остановившееся сердце.

Первый чемодан щелкнул замками. Вспомнил, как мы выбирали его перед медовым месяцем. Она смеялась, примеряя соломенную шляпу перед зеркалом: "Вот вернемся, купим такой же чемодан для наших будущих детей!". Теперь в его брюхе лежали вещи и разбитые "когда-нибудь".

— Помнишь, как мы танцевали на кухне под джаз? — спросил я. Рука сама потянулась к ее плечу, но замерла в сантиметре. 

Она застегивала ремешок часов, которые я подарил на десятую годовщину. Тогда мы сидели в парке, кормили уток тостами из нашего завтрака. Она носила желтое платье, пахнущее кофе и сиренью.

— Ты перестал замечать, когда я красила волосы, — сказала она, укладывая фен. — Последний раз спросил "как прошел день" три года назад. Мы стали двумя планетами на одной орбите — близко, но в вечной тьме.

Мой взгляд упал на холодильник, покрытый магнитами из наших путешествий. Париж, Лондон, Барселона. Теперь мы путешествовали от дивана до кофемашины, а последним приключением стал выбор между пловом и спагетти.

— Я пытался... — начал я, но она резко обернулась. 

— Ты пытался купить новый телевизор вместо разговора. Заказывал цветы на мой день рождения, но забывал, что у меня аллергия на лилии. Мы стали сюжетом из тех дурацких сериалов, которые ты ненавидишь — только без счастливого конца.

Она взяла фотоальбом с полки. На обложке — мы смеющиеся на пляже в Сочи. Внутри — пустые страницы. Мы перестали фотографироваться после того, как Диана пошла в институт. Дочь. Боже, как она посмотрит мне в глаза теперь?

— Я... — хотел сказать, что помню запах ее духов в день свадьбы. Что каждый вечер слушал ее дыхание, когда она засыпала. Что боялся признаться, как страшно терять ее, поэтому прятался за дежурными фразами.

Она надела пальто, которое я всегда называл "синее". На самом деле оно было бирюзовым — она поправляла меня каждый раз. Теперь молчала.

— Давай попробуем еще раз, — прошептал я, чувствуя, как дрожит подбородок. В последний раз плакал на похоронах отца. Она тогда держала мою руку всю ночь, даже когда я кричал, что хочу остаться один.

Она остановилась у порога. 

— Я перестала быть твоей женой, стала деталью интерьера, которая напоминает, где лежат зарядки от гаджетов. Мы даже ссориться разучились, Паша. 

Дверь приоткрылась.

— Я люблю тебя, — вырвалось у меня. 

Она повернулась. В уголках глаз блеснули слезы, но улыбка была нежной, как в то утро, когда мы впервые проснулись вместе.

— Я тоже. Поэтому и ухожу. Пока не стала ненавидеть.

Дверь закрылась с мягким щелчком. Я остался стоять. Может быть, если стоять здесь достаточно долго, время повернет вспять? Или это только в кино бывает?

На столе замигал телефон… всего лишь напоминание о совещании в девять. Я выключил экран.