Не будете слушаться, я вас в детдом сдам, – невестка угрожает моим внукам, доводя их до истерик

Я стояла на кухне, разминая тесто для пирогов, когда из гостиной донесся визгливый голос невестки:  

— Сейчас же перестаньте! Или я вас в детдом отправлю!  

Через мгновение я уже была в дверях, застыв от боли: пятилетняя Лиза прижалась к дивану, закрыв уши ладошками, а восьмилетний Артём, весь красный от слёз, бил кулаком по подушке.  

— Марина… — начала я, но невестка резко развернулась, сжимая в руках телефон.  

— Не вмешивайтесь! Они совсем от рук отбились — уроки не делают, игрушки раскидали… — её голос дрожал, будто оправдывалась не мне, а кому-то невидимому.  

Я молча взяла внуков за руки, увела на кухню. Артём всхлипывал: «Бабушка, правда, мама нас отдаст?» Лиза спрятала лицо в моём фартуке. Сердце разрывалось.  

Перелом случился в дождливый четверг. Марина, срываясь на крик из-за разлитого компота, снова завела старую пластинку. Артём вдруг закричал: «Отдавай! Лучше сразу!» — и бросился к двери. Лиза, подхватив брата за рукав, заревела так, что соседи за стеной застучали.  

Той ночью я достала из шкафа старую коробку. Там лежали заяц с оторванным ухом, потёртая открытка и… фотография. На снимке — Марина в семь лет: худенькая, в платье с выцветшими розами. Её мать, моя покойная сваха, держала девочку за плечо так, будто та была сумкой.  

— Хочешь узнать, почему мама не отдала тебя в детдом? — спросила я наутро, ставя перед невесткой чашку чая.  

Она вздрогнула, но кивнула.  

— Когда мой сын, твой муж, в пять лет разбил вазу, я в сердцах крикнула: «Заберет тебя чужая тётя!» — голос мой задрожал, будто снова видела его широкие от ужаса глаза. — Он три дня молчал. Прятался под кровать. А потом… — я достала зайца, — украл этого игрушечного зверя из садика. Говорил, что «он тоже одинокий».  

— Тогда я поняла: страх быть брошенным — как ржавчина. Разъедает душу. — Я положила перед ней фото. — Твоя мама часто грозилась тебя оставить?  

Невестка вдруг сгорбилась, как девочка с фотографии:  

— Каждую неделю. Говорила: «Поеду к тёте Люде, а ты тут сиди». Я… я ночами плакала в подушку.  

— И теперь ты повторяешь её слова, — мягко закончила я.  

— Мама, мы уберём игрушки… Только не уезжай, — Лиза в пижамке вжалась в косяк.  

Марина вскочила, обняла дочь так, будто та могла рассыпаться:  

— Простите, мои хорошие… Я… больше никогда…  

— Испачкал — значит, будем стирать. Вместе.  

Они несли мокрую ткань в ванну, смеясь над брызгами. Я же тихонько закрыла дверь, смахивая слезу. Всё-таки мудрость — не в том, чтобы читать нотации. А в том, чтобы помочь другому увидеть своё детское «я» в глазах собственных детей.