– От сына я деньги получила, а где твои? – произнесла свекровь в ожидании очередного платежа

Она пришла ровно в пять, как всегда в последнюю пятницу месяца. Словно по будильнику. В дверях уже протягивала руку за тапочками, не глядя на меня, ее взгляд скользнул мимо, утонув в глубине коридора, где за закрытой дверью кабинета сидел ее сын, мой муж Андрей. 

— Андрюша! — голос ее, привычно требовательный, разрезал тишину нашей маленькой прихожей. — Ты готов? 

Он вышел, чуть смущенный, с конвертом в руке. Ее лицо сразу смягчилось, расплылось в ожидающей улыбке. 

— Мам, держи, — он сунул конверт ей в ладонь. — Только, пожалуйста, без сцен в этот раз, ладно? 

Она быстро сунула деньги в сумочку, не считая. Ее пальцы привычно щелкнули замком. И тут ее взгляд, холодный и оценивающий, наконец упал на меня. Я стояла у кухонного стола, разливая только что закипевший чай. Предчувствие колючей гадости сжало мне горло. 

— Ну вот, от сына я деньги получила, — произнесла она медленно. — А где твои? 

Чайник в моей руке дрогнул. Кипяток плеснулся на поднос. Андрей замер. 

— Мои? — мой голос прозвучал странно спокойно. — Какие мои, Надежда Петровна? 

Она фыркнула, шагнула на кухню, словно занимая позицию. 

— Ну как какие? Свои, доченька! Часть зарплаты. Раз уж ты теперь в нашей семье, то и вносить должна. Семья – это общая касса. Помощь старшим – святое дело. — Она говорила с такой непоколебимой уверенностью, словно цитировала незыблемый закон. — Я же работаю, но сын помогает. Теперь и ты должна. 

Всплыли воспоминания: ее «случайные» замечания в первые месяцы после свадьбы: «Ой, какая у тебя кофточка дорогая... А я вот себе новую куртку позволить не могу», или «В наше время невестки заботились о свекровях, в магазин сбегают, денежку подкинут...». Я тогда отмалчивалась, отшучивалась. Андрей просил «не раскачивать лодку». Но лодку раскачивала она. И сегодня решила ее потопить. 

Я поставила чайник на стол. Подошла ближе. Видела, как дрогнули ее накрашенные ресницы. 

— Надежда Петровна, — начала я, и мой голос звучал ровно и холодно. — Давайте внесем ясность, раз уж речь зашла о «святом». 

Она нахмурилась, ожидая подвоха. 

— Во-первых, — я подняла указательный палец, — я не «доченька» вам. У вас есть сын. Я – жена вашего сына. Разница принципиальная. Мы создали свою семью. Отдельную. 

— Во-вторых, — добавила я, видя, как она пытается перебить, — помощь – это добровольно. Это когда видят нужду и от чистого сердца. Вы работаете, получаете пенсию. Ваша квартира оплачена, машина есть. В чем нужда? В новых сапогах, пока старые еще носятся? В том, чтобы я финансировала ваши посиделки с подругами? 

Она ахнула, губы ее задрожали. 

— Как ты смеешь! Я... 

— В-третьих, — я не дала ей договорить, мой голос набрал силу, — моя зарплата – это мои деньги. Заработанные моим трудом. Они идут на нашу с Андреем жизнь, на наши планы, на наш будущий ремонт. Я не обязана отдавать их вам только потому, что вы этого хотите. Ни юридически, ни морально. Ваши представления о «святой обязанности» невестки – это ваши личные, устаревшие фантазии. 

Она стояла, багровая от гнева и унижения. Рот ее был открыт, но звуков не издавал. Андрей молчал, прислонившись к косяку, его лицо было каменным. 

— Я... Я тебе этого не забуду! — выдохнула она наконец, хватая свою сумочку так, будто это был щит. — Сын! Ты слышишь?! 

Андрей вздохнул, тяжело. 

— Мама, она права. Мы тебе помогаем, когда можем и считаем нужным. Но требовать деньги с жены... Это перебор. Иди, остынь. 

Она метнула на меня взгляд, полный ненависти. Рванула дверь и выскочила, не прощаясь. 

Неприятный разговор был позади. Пусть свекровь дуется. Моя совесть была чиста. А ее обида – цена моей свободы от абсурдных требований. Я не буду молчаливой невесткой.