Отказалась жить у родителей мужа после свадьбы, а он собрался разводиться из-за этого

Я до сих пор помню, как мы смеялись, разглядывая объявления об аренде. Максим тогда сказал: «Выберем что-нибудь уютное, только наше». Его слова звучали как клятва. 

Мы мечтали о квартире с большими окнами, где я могла бы рисовать по утрам, а он — готовить кофе, заливая кухню ароматом свежих зерен. Свадьба была скромной, но я не сомневалась: главное — начать путь вместе.  

Все изменилось через три дня после росписи. Мы сидели в кафе, и он вдруг заговорил о родителях.  

— Мама предлагает переехать к ним. Экономнее, да и им помощь нужна, — Максим избегал моего взгляда, вертя чашку в руках.  

За год отношений мы десятки раз обсуждали, что не хотим жить с родственниками. Его отец, властный мужчина с нахмуренными бровями, еще на помолвке заявил, что «нормальные жены не прячутся по съемным углам». А мать... Ее взгляд всегда скользил по мне сверху вниз, будто оценивая, сколько пыли я смогу вытереть в их трехэтажном доме.  

— Ты же обещал, — прошептала я, чувствуя, как сжимается горло.  

— Но это логично! — он повысил голос, привлекая взгляды посетителей. — Аренда — деньги на ветер. Папа готов выделить нам весь третий этаж.  

«Выделить». Словно мы бездомные щенки. Я резко встала.  

— Ты дал слово. Или наши договоренности ничего не значат?  

Он не ответил.  

Родители Максима встретили меня в гостиной. Свекровь протянула чашку чая без сахара — я не пила его никогда, но она не запоминала таких мелочей.  

— Ты должна понять, детка, — начала она. — Семья — это поддержка. Как Максим сможет стать главой дома, если вы будете болтаться по чужим углам?  

— Мы не «болтаемся». Мы строим свою жизнь.  

— Свою? — усмехнулся свекор, не отрываясь от газеты. — Твои каракули на продажу разве жизнь?  

Я сжала пальцы, чувствуя, как горит лицо. Мои «каракули» — иллюстрации для детских книг — кормили меня все годы учебы. Но здесь это значило меньше, чем пыль на полках.  

Максим молчал. Все две недели, что длился этот ад, он молчал, глядя в окно, когда мать упрекала меня в эгоизме, или кивая, когда отец требовал «образумить строптивую». А потом я ушла. 

— Ты унижаешь меня! — он впервые кричал в моей съемной студии. 

— Ты унижаешь нас, — я не узнавала своего голоса. Хриплого, разбитого. — Ты меня обманул.  

— Я передумал! Люди меняются, черт возьми! Или ты хочешь, чтобы я выбирал между тобой и семьей?  

Грохотом в висках отозвалось последнее слово. Семья. Будто мы не были ею.  

— Ты сделал выбор, — указала ему на дверь. 

— Если не вернешься, — бросил он вдогонку, — развод оформим через месяц.  

Я закрыла дверь.  

Теперь, перебирая обручальное кольцо в шкатулке, я думаю о странной иронии: он хотел, чтобы я стала частью его дома, но именно это отняло у нас общий. Возможно, мы оба были слепы. Он — не видя, что ради родительской семьи не стоит ломать близкого человека. Я — веря, что любовь перевесит страх перед родительским одобрением.