Племянник жил полгода у меня, пока его мать болела, а потом сестра обвинила меня в том, что я его испортила

Когда Варя попала в больницу, ее муж, мой зять, откровенно развел руками: «Сам не справлюсь, Оль. Он же трудный». Трудный. Двенадцать лет, колючий взгляд и мир, рухнувший из-за маминой болезни. Куда деваться? Забрала Сашку к себе. 

Первые недели он был тенью: тихо ел, молча делал уроки, ночью слышала, как сдерживает всхлипы. Я не лезла с расспросами, просто была рядом. Готовила его любимые сырники, разрешала чуть дольше сидеть за компьютером (в пределах разумного), вместе смотрели старые комедии. 

Постепенно лед тронулся. Он начал рассказывать о школе, о глупой ссоре с другом, даже иногда помогал мне убираться. Появились просьбы: «Тетя Оль, можно пиццу на ужин?» или «А давай в парк сходим?». Я не отказывала, если могла. Разве это избалованность? Мне казалось – просто глоток нормальной жизни, заботы, которой ему так не хватало. Да, он мог закатить глаза на замечание или грохнуть дверью, но разве это не классика переходного возраста? Я помнила Варю в его годы – те же бури. 

И вот Варя выписалась. Сияющая, счастливая. Сашка, конечно, рванул домой. А через неделю раздался ее звонок. Голос – ледяная струя: 

— Ольга, я в шоке. Что ты с ним сделала? 

— В смысле? – я опешила. – Он же здоров, учится… 

— Здоров?! – она фыркнула. – Он совершенно отбитый! Требует, чтобы я ему позволяла сидеть до одиннадцати! Закатывает истерики, если не куплю новый джойстик! Отказывается мыть за собой чашку! Это все твои «можно» и «ладно»! Ты его избаловала до невозможности! Испортила моего сына! 

Полгода бессонных ночей, переживаний, попыток быть и строгой, и понимающей. Полгода, пока ее муж отмахивался. И вот – спасибо. 

— Варя, – голос мой был спокоен. – Ты знаешь, где был твой муж все эти полгода, пока твой «отбитый» сын жил у меня? Он был дома. В своей уютной квартире. Но «не справился». А я – справилась. 

— Это не оправдание! – выкрикнула она. – Ты должна была… 

— Я должна была что? – перебила я. – Кормить его хлебом и водой? Запирать в комнате? Чтоб он еще больше боялся, пока его мама борется за жизнь? Я дала ему то, что могла: крышу над головой, еду и… да, немного свободы. Потому что он ребенок, Варя, который пережил стресс. И сейчас он входит в подростковый возраст. Его «требования» и «истерики» – это его способ проверить границы, которые ты теперь должна установить. Заново. Как мать. А не скидывать ответственность на меня или на мужа, которому он неудобен. 

Она затихла. Слышно было дыхание. 

— Ты обвиняешь меня в том, что я дала ему почувствовать себя человеком, а не обузой, – продолжала я, уже без злости, но с горечью. – Да, он привык, что здесь его слышат. Но «испортила»? Нет. Я просто любила его, когда его родители не могли или не хотели. А теперь – это твоя задача. Разберись со своим мужем. И со своим сыном. Без меня. 

Я положила трубку. Я не испортила Сашку. Я просто на полгода стала ему домом. А теперь этот дом, со всеми его сырниками, разрешениями и даже хлопаньем дверью, останется в его памяти местом, где его не боялись, где ему доверяли. И где его любили. Несмотря ни на что. И пусть Варя думает, что хочет. Моя совесть чиста.