Разругалась с сестрой, которая решила самоутвердиться за мой счет

Все началось с маминого юбилея. Я стояла у стола, разрезая торт с клубникой — ее любимый, — когда за спиной раздался смех Лиды. Сестра вошла в комнату, держа в руках альбом с детскими фотографиями, и я сразу поняла: сейчас будет спектакль.

— Посмотрите, какой Настя была пухляшкой! — ее голос звенел сладкой ядовитостью, пока она тыкала пальцем в снимок, где я в купальнике сижу на песке, щурясь от солнца. Гости заулыбались, а мама потрепала меня по плечу: «Зато сейчас фигура — загляденье!». Но фраза повисла в воздухе, не успев меня утешить. Лида уже листала дальше, выискивая новые мишени.

Она всегда так делала. В детстве — нашептывала папе, что я разбила вазу, когда сама задела ее мячом. В школе — «забывала» сказать, что меня выбрали старостой, пока хвасталась своими пятерками по пению. Но сегодня, в тридцать лет, это переходило все границы. Когда она достала из сумки глянцевый журнал со своей статьей о «семейных ценностях» и начала рассуждать о том, как важно «не зацикливаться на карьере», я поняла: будет скандал.

— Ты же знаешь, Настя, я писала об этом в прошлом номере, — Лида повернулась ко мне, подчеркнуто щуря глаза без диоптрий. Ее новое хобби — носить линзы с голубым оттенком — раздражало меня с самого утра. — Когда женщина посвящает себя работе, она разрушает связь с близкими. Вот как у тебя с Андреем... Ой, прости, не хотела!

Гости затихли. Мама замерла с бокалом в руке. Андрей ушел три месяца назад. Мы договорились не говорить об этом при родне.

— Что ты несешь? — мой голос дрожал, хотя я сжимала столовые приборы так, что узоры на ручках впились в ладонь.
— Ну... ты же вечно на совещаниях, проектах... — Лида развела руками, изображая невинность. На ней было платье, как мое — только на размер меньше и с декольте глубже. — Может, если бы ты больше внимания уделяла ему, а не этим своим чертежам...

Это стало последней каплей. Чертежи — мои архитектурные проекты — три года назад спасли родителей от продажи дачи, когда папа попал в больницу. Лида тогда срочно «вкладывала все в дело» и не дала ни копейки.

— Лучше расскажи, как твой блог о материнстве помогает оплачивать ипотеку? — вырвалось у меня прежде, чем я успела подумать. Сестра побледнела. Я знала, что ударила в больное: ее муж вчера жаловался мне на кредиты.

Мы кричали, перебивая друг друга, выворачивая старые обиды, как грязное белье. Она — о том, как я «затмевала» ее в школе своими олимпиадами. Я — о том, как она стащила мой дневник, чтобы показать соседскому мальчику мои стихи. Когда Лида швырнула в меня салфеткой со словами: «Ты всегда считала себя лучше!», что-то внутри надломилось.

Я выбежала в сад, где мы с ней в детстве закопали «капсулу времени» — жестяную коробку с бумажными самолетиками и конфетными фантиками. Дождь начинал смывать тушь с ресниц, когда за спиной хрустнула галька.

— Прости, — Лида стояла, обняв себя за плечи, в промокшем платье. — Я просто... Когда ты получила премию за тот музейный комплекс, мама неделю всем звонила. А вчера она сказала, что я «могла бы хоть курсы пройти», вместо блога...

Она всхлипнула, и я вдруг увидела не соперницу, а девочку, которая в семь лет ревела из-за тройки по математике. Ту, что ночами зубрила уроки, чтобы папа похвалил ее так же, как меня. 

— Мы обе стали теми, кем стали, чтобы доказать что-то друг другу? — прошептала я, вытирая ей щеку мокрым рукавом.

Мы рассмеялись, и в этом смехе — горьком, влажном, но искреннем — было больше правды, чем во всех наших ссорах.