Свекровь на нашей свадьбе начала оплакивать потерю своего сына, но цирк продолжался недолго

В тот день все было идеально: белое платье, взгляд моего Миши, полный такого обожания, что я таяла, даже когда он «спотыкался», произнося клятвы. Шампанское искрилось, гости смеялись, музыка лилась рекой. И только одна тень омрачала картину – моя свекровь. Она сидела за столом родителей, как статуя скорби в дорогом костюме цвета запекшейся крови. 

Я старалась не смотреть в ее сторону, сосредоточившись на Мише, на друзьях, на отце, который подмигивал мне через зал. Но игнорировать ее стало невозможно, когда начались тосты. После нескольких теплых слов в наш адрес, Людмила Сергеевна вдруг встала. Бокал в ее руке дрожал. 

— Дорогие... — голос ее сорвался на театральную дрожь. — Я... я не могу молчать! Сегодня... сегодня я теряю сына! — Она выдержала паузу, доставая платочек. Гости затихли, недоуменно переглядываясь. Миша напрягся рядом со мной. — Моего мальчика... моего единственного Мишеньку... — тут она громко всхлипнула, — у меня его отнимают! Забрали! Украли! — Она бросила на меня взгляд, полный немого обвинения. — А мое сердце разрывается! 

В зале повисла тишина. Я почувствовала, как кровь ударила в лицо. Гнев и неловкость сковали меня. Миша попытался что-то сказать, но его мать только громче зарыдала в платок, явно ожидая всеобщего сочувствия. 

И вот тогда поднялся мой папа. Спокойно, без суеты, поправил галстук. Взял свой бокал. Его глаза, обычно такие добрые, сейчас светились озорной, хитрой искоркой. 

— Людмила Сергеевна! — его голос, баритон, привыкший командовать на стройке, заполнил зал без усилий. — Простите, что перебиваю ваш... монолог. — Он сделал небольшую паузу. — Но вы знаете, я тут подумал. Вы так трогательно говорите о потере сына... А ведь Миша-то живой! Вот он, рядом с моей дочкой, здоровый, счастливый! — Папа широко улыбнулся, оглядев гостей. — Может, вы просто перепутали мероприятие? Может, вам не на свадьбу сына прийти надо было, а, скажем... на открытие своего личного траурного агентства? Там бы ваш талант точно оценили! И плакать можно вволю, хоть весь день — клиенты только спасибо скажут! 

Сначала — абсолютная тишина. Потом кто-то фыркнул. Еще один. И вдруг весь зал взорвался смехом – добрым, громким, освобождающим. Даже самые чопорные родственники Миши не смогли сдержать улыбок. Абсурдность сравнения, подача отца – с серьезным лицом, но с бегающими чертиками в глазах – сработала безотказно. 

Людмила Сергеевна замерла. Слезы мгновенно высохли. Ее лицо из скорбной маски превратилось в маску полного изумления и обиды, но уже не театральной, а настоящей, беспомощной. Она открыла рот, чтобы что-то сказать, но только хлопнула им, как рыба, выброшенная на берег. Под смех гостей она резко опустилась на стул, судорожно скомкав злополучный платок. Ее представление закончилось. Стремительно и безоговорочно. 

Музыка заиграла снова – громче, веселее. Миша обнял меня, шепча: «Прости, солнышко». Я же смотрела на отца, который уже чокался с соседом, довольный произведенным эффектом. Он подмигнул мне. Я подошла и крепко обняла его. 

— Пап, спасибо, — прошептала я ему на ухо. 

— Да ладно тебе, доча, — он отмахнулся, но я видела, как он доволен. — Просто старый волк знает, как оборвать ненужную драму. Теперь иди, танцуй. Твоя свадьба спасена. А фрау траур — думаю, успокоилась. 

Он был прав. Людмила Сергеевна просидела оставшийся вечер тихо, лишь изредка бросая на отца взгляды, в которых читалось что-то среднее между уважением и желанием его придушить. Но это уже не имело значения. Папин юмор развеял тучу. И наша свадьба снова засияла – без цирка, но с любовью и смехом.