Свекровь недовольна увлечениями внучки, а меня все устраивает

Каждый четверг мы ужинаем у свекрови. Раньше это было мило — супругу нравилась её трепетная забота о «семейных традициях», а я радовалась, что Алисе не нужна няня. Но сейчас, когда дочери стукнуло пятнадцать, эти вечера стали напоминать экзамен по предмету, к которому я не готовилась.

— Опять двойка по алгебре? — Марина Степановна отставила тарелку с недоеденным борщом, глядя на Алису поверх очков. — В твои годы Сергей уже олимпиады выигрывал!

Дочь потупилась, ковыряя вилкой котлету. Её розовые волосы, выкрашенные на каникулах, сейчас казались особенно яркими под люстрой в стиле «ретро» — той самой, что свекровь привезла из Москвы в 1982-м.

— Мама, она исправит, — я потянулась за салфеткой, будто это могло прикрыть недовольство в голосе. — У них новая учительница, все адаптируются…

— Адаптируются? — переспросила свекровь, доставая из серванта фотоальбом. — Вот я в её возрасте.

На пожелтевшем снимке девочка в строгой форме, косички туго стянуты лентами. Алиса еле сдержала смешок — её джинсы с прорезями на коленях и футболка с черепами будто кричали на фоне этого архива.

— И одеваться надо прилично, — продолжила Марина Степановна, закрывая альбом с щелчком. — Ты же не уличная…

Дочь вскочила, опрокинув стакан с компотом. — Я пойду.

Свекровь замерла, будто её облили ледяной водой. Сергей бросил на меня взгляд, полный укора: мол, надо было контролировать. Но как объяснить, что «контролировать» Алису сейчас — это слышать хлопанье двери и находить под подушкой слепленные из салфеток фигурки — её способ кричать без слов?

Домой ехали молча. В машине пахло яблоками из бабушкиного сада. Алиса уткнулась в телефон, свет экрана дрожал в такт ухабам.

— Она просто переживает, — пробормотал Сергей, сворачивая на парковку.

— Переживает, что я не клон папы? — Алиса выскочила из машины, даже не захлопнув дверь.

Ночью заглянула к ней: сидела на подоконнике, обняв колени. На столе — тетрадь с набросками аниме-персонажей, в уголке аккуратная подпись: «Мечтаю в арт-школу».

— Знаешь, бабушка… — начала я, садясь рядом.

— Ненавидит меня.

— Нет. Она боится. Боится, что мир тебя ранит, если ты не впишешься в его рамки.

— А ты? — Дочь повернулась, и в её глазах — тот же вызов, что был у меня в шестнадцать, когда я уехала из дома с рюкзаком и гитарой.

— Я боюсь, что перестанешь рисовать из-за двоек. Или перекрасишь волосы в шатен.

Она хмыкнула, но уголки губ дрогнули.

На следующее утро Марина Степановна принесла пирог. За дверью стояла не строгая свекровь, а женщина с мокрыми от дождя волосами, сжимающая контейнер с вишнёвой выпечкой.

— Для Алисы… Она любит.

— Заходите, — я посторонилась.

— Нет-нет. — Она поправила платок. — Скажи ей… что арт-школа — это, конечно, современно. Но пусть и математику не запускает.

Дверь захлопнулась. В коридоре запахло корицей.