Свекровь по привычке раскритиковала ужин, а потом узнала, что он был приготовлен в ее любимом ресторане

Я чувствовала, что свекровь войдет в кухню именно в тот момент, когда я достану салатницу из холодильника. 

— Опять этот салат? — Марина Сергеевна заглянула в миску, сморщив нос. — Гренки уже размокли, Ирочка. Надо подавать отдельно.  

Я молча подвинула тарелку с хрустящими сухариками к краю стола. Сегодня я была готова. Сегодня — не моя кухня.  

— Садитесь, всё уже готово, — улыбнулась я, расставляя тарелки.  

Она присела, осторожно подтянув стул. Муж Денис, как всегда, уткнулся в телефон, а дочь Соня, притихшая под бабушкиным взглядом, аккуратно взяла вилку.  

— Картошка недоварена, — свекровь отставила прибор, — и лавровый лист ты кладешь слишком рано. Он потом горчит.  

Я кивнула, сдерживая смех. Лавровый лист. В супе, который тушил шеф «La Maison» — того самого ресторана на Тверской, где Марина Сергеевна отмечала все юбилеи до того, как её Пётр Николаевич ушёл к секретарше. Денис тогда шутил: «Папа ушёл, а счёт на осетрину остался».  

— Мясо в рагу жёсткое, — продолжала она, разрезая телятину. — Ты маринуешь хоть?  

Я посмотрела на Дениса. Он замер, кусок застыл на вилке. Мы договорились: он скажет правду, если свекровь начнёт «это». Но я качнула головой — нет, подожди.  

— А десерт? — спросила Марина Сергеевна, когда я поставила на стол крем-брюле. — Опять магазинный?  

Тут я не выдержала.  

— Нет, — ответила я, развязывая фартук. — Его приготовил Антуан. Тот самый, который делал торт на вашу серебряную свадьбу.  

Свекровь замерла.  

— Ты… Это из «La Maison»? — её голос дрогнул, будто споткнулся о внезапно выросшую ступеньку.  

— Весь ужин. От закусок до кофе. Вы же сами говорили: там лучшая кухня в городе.  

Она опустила салфетку. 

— Зачем? — спросила она тихо.  

— Хотела сделать вам приятное. Вы так скучали по этому месту после… — я запнулась.  

— После того, как я перестала туда ходить, — закончила она. — Боялась встретить его. Или её.  

Соня потянулась за хлебом. Мы с мужем смотрели на Марину Сергеевну, которая вдруг как-то «сдулась».  

— Суп… — она обвела взглядом тарелку, — он… идеальный. Лавровый лист… — голос сорвался.  

Я подошла к шкафу, достала книгу с рецептами — толстую папку в кожзаме, которую она подарила мне на свадьбу. Внутри — её пометки: «Ира, никогда не смешивай укроп с базиликом!», «Дрожжи должны пахнуть жизнью!».  

— Вот, — я открыла страницу с супом, — здесь вы писали, что в «La Maison» кладут лаврушку за пятнадцать минут до готовности. Я… — глубокий вдох, — я всегда так и делаю.  

Она потянулась за книгой, и я увидела слезу. Одинокая, быстрая, упала на страницу.  

— Прости, — прошептала она. — Я просто…  

— Привыкла, — закончила я вместо неё. — Я знаю.  

Денис обнял нас обеих, когда Марина Сергеевна вдруг засмеялась — смущённо, по-девичьи.  

— Антуан, говоришь? Ну, тогда давай его крем-брюле. А то я в прошлый раз ему говорила — ваниль перебивает карамель…  

Мы ели десерт под её рассказы о том, как двадцать лет назад учила того самого Антуана делать безе. И я думала, что, может, критику она оставляла не мне, а себе — той, которая когда-то стояла у плиты, боясь, что любовь можно пересолить, не дожарить, не угодить.  

Перед уходом в её глазах горело что-то новое — или очень старое, наконец-то нашедшее выход. Как тот самый лавровый лист, который, оказывается, попал в суп вовремя.