Свекровь пообещала мне, что я проиграю в суде, потому что у нее там работает свой человек

— Ты не выиграешь, — свекровь сказала это спокойно, поправляя вазу для фруктов на столе. Глаза скользнули по моему лицу, потом на сжатые в замок пальцы.  

— У тебя нет шансов, — продолжила она, и в уголке губ заплясала привычная ухмылка. — В суде работает мой человек. Ты проиграешь.  

Развод. Дело о разделе имущества. И главное — сын. Мой четырёхлетний Алёшка, ради которого я готова была перегрызть глотку хоть дьяволу. Но свекровь всегда играла грязно.  

— Уже могу, — она встала. — Суд через неделю. Готовься к поражению.  

Дверь захлопнулась, а я осталась сидеть, слушая, как тикают часы в пустой квартире. Наши с Сергеем часы. Он, кстати, даже не пришёл — отправил маму. Как всегда.  

Ночью я тихо плакала, чтобы не разбудить Алёшку. Юрист, которого я наняла на последние деньги, разводил руками: «Судьи — люди Людмилы Викторовны. У них тоже есть друзья». Но я не могла сдаться. Не тогда, когда на кону — право укладывать сына спать, целовать его в макушку, водить в школу.  

В зале суда было тихо. Свекровь сидела в первом ряду, в чёрном костюме, словно на похоронах. Моих. Сергей избегал моего взгляда, щёлкая ручкой.  

— Ваша честь, — произнес мой адвокат, когда судья — женщина лет пятидесяти с жёстким взглядом — прервала его на третьей минуте.  

— Доказательства связи ответчика с ребёнком? — её тон был ледяным.  

Сергей за всё время брака ни разу не сменил сыну подгузник. Не знал имени воспитательницы в саду. Но его мама достала из сумки альбом:

фото, где он держит Алёшку на фоне магазинных витрин. Постановочные кадры.  

— Ложь! — вырвалось у меня, но адвокат сжал моё запястье.  

— Есть что добавить, истец?  

Я встала. Свекровь улыбалась.  

— Да, — я достала телефон, запустила запись. Её же голос: «В суде работает мой человек. Ты проиграешь».  

Зал ахнул. Судья нахмурилась, свекровь побледнела.  

— Это… монтаж! — закричала она, но судья жестом велела молчать.  

— Кто именно ваш «человек»? — спросила она, и в тишине прозвучало имя помощника судьи.  

Женщина в мантии медленно повернулась к секретарю:  

— Попросите Ивана Григорьевича в зал.  

— Увольнение, — коротко бросила судья, прежде чем объявить перерыв.  

Когда оглашали решение, я не дышала.  

— Ребёнок остаётся с матерью.  

Сергей что-то кричал, свекровь рыдала, хватая его за рукав: «Это ошибка!». Но судья, собирая папки, посмотрела на меня:  

— Запись — не доказательство. Но я ненавижу, когда мне лгут.  

— Это от счастья, — ответила я.  

Свекровь звонила вечером: «Ты всё равно проиграешь. У меня есть другие связи». Я положила трубку. Пусть пытается. Я научусь бороться. Ради него.