Свекровь привела в наш дом женщину, готовую родить для нее внука

Доктор сказала это так обыденно, будто читала прогноз погоды: «С вашим диагнозом беременность невозможна». Я сидела на стуле, сжимая в руках сумку, где лежали мои надежды — папка с анализами, УЗИ, выписками. За окном лил дождь, и капли стучали по стеклу, будто торопились смыть моё прежнее «я».  

— Спасибо, — прошептала я, хотя благодарить было не за что.  

Дома свекровь ждала в гостиной. Её тёмное платье сливалось с креслом, делая её похожей на ворону, готовую клевать моё сердце.  

— Ну что, подтвердилось? — спросила она, не глядя. Я кивнула.  

— Тогда будем решать, — она села за стол, где уже стоял чайник с тмином — «для плодородия», как она верила.  

А вечером пришёл Сергей. Мой муж, который три года назад клялся любить «в болезни и здравии». Он сел напротив, избегая взгляда.  

— Мама права. Нам нужен наследник.  

— Нам? — я засмеялась так громко, что он вздрогнул. — Или вам?  

Свекровь привела её через неделю. Катя — двадцать лет, широкие бёдра, румяные щёки. «Здоровая кровь», — пояснила свекровь, усаживая девушку за наш стол. Катя ела борщ, громко хлюпая, а Сергей смотрел в тарелку, будто там были ответы на все вопросы.  

— Ты не против, правда? — он спросил позже, в спальне, где пахло моими духами и чужим страхом. — Это же просто… процедура.  

Я схватила флакон с жасмином, который он подарил на годовщину, и швырнула в стену. Стекло вдребезги, аромат ударил в нос, как слезоточивый газ.  

— Процедура? Ты хочешь спать с ней, и это «процедура»?!  

— Не кричи, — он потянулся к моей руке, но я отпрянула. — Мы можем использовать ЭКО… её яйцеклетки…  

Я вышла из комнаты, закрыв рот ладонью. Внизу, на кухне, свекровь объясняла Кате расписание:  

— По средам и пятницам — мясо, для сил. И спать не меньше восьми часов.  

На следующее утро я нашла Катю в саду. Она рвала петрушку, напевая деревенскую песню.  

— Вам не стыдно? — спросила я, блокируя ей путь.  

— Мне мама ваша тысячу долларов дала, — ответила она, будто речь шла о работе официанткой. — У нас в селе многие так. Мужики хотят сыновей…  

Я представила, как она рожает в нашей спальне, под крики свекрови: «Давай, внучок!». Как Сергей целует младенца.  

— Уходи, — сказала я. — Пока не поздно.  

— А деньги? — она нахмурилась.  

— Оставь себе. Купи себе образование. Или совесть.  

Свекровь устроила скандал. Сергей кричал, что я «уничтожаю его будущее». Я слушала их, стоя на пороге дома, который вдруг стал чужим.  

— Ты выбираешь между мной и её маткой, — сказала я, глядя ему в лицо, где уже не было мальчика, которого я любила. — Так что это не выбор.  

Когда я уезжала, Катя сидела на чемодане у калитки.  

— Возьмёте меня? — спросила она. — В городе я только вас и видела… кто не считает меня инкубатором.  

Я открыла дверцу машины. На заднем сиденье лежала коробка с моими вещами — фотоальбомы, книги, одежда.  

— Садись.  

Сейчас мы с Катей снимаем квартиру. Она учится на курсах кройки и шьёт платья. А я собираюсь усыновить девочку из детдома. Её зовут Лиля. У неё глаза как моё разбитое сердце — острые, яркие, полные жизни. Когда я впервые взяла её на руки, она прошептала:  

— Ты пахнешь как мама.  

И это единственный «диагноз», который мне теперь важен.