Свекровь решила помешать нашим планам, но не знала, что со мной лучше не связываться

Вечером Дмитрий положил на стол конверт, стараясь сыграть безразличие. Но я сразу поняла: что-то изменилось. В уголке конверта красовался логотип немецкой компании — той самой, куда муж отправлял резюме полгода назад. 

— Они предлагают контракт на три года! — выпалил он, улыбаясь. — В Штутгарте. 

Переезд за границу был нашей мечтой с момента свадьбы, но слова «три года» звучали как приговор для кого-то другого. Я уже открыла рот, чтобы спросить: «А что с мамой?», но вовремя остановилась. Людмила Алексеевна. Его мать. Моя свекровь. Женщина, которая до сих пор звонила Дмитрию каждое утро, чтобы спросить, надел ли он шарф. 

— Это шанс, — прошептала я, беря его руку. — Нам нужно ехать. 

Он кивнул. Мы оба знали, кому предстоит стать главным препятствием. 

Людмила Алексеевна появилась у нас через два дня. 

— Дима, ты даже не подумал, как я останусь одна? — начала она, переступив порог. — Сердце пошаливает, соседка Лида говорит, у меня давление… 

Дмитрий потупил взгляд. Он был отличным специалистом, но в спорах с матерью превращался в того самого мальчика, который боялся темноты. 

— Мама, это временно. Мы будем приезжать… 

— Времена-то какие! — она резко повернулась ко мне. — Это ты его уговорила, да? Увезти моего сына в чужую страну! 

Я сделала глоток чая, переводя дух. 

— Мы принимаем решения вместе, Людмила Алексеевна. Это важно для нашей семьи. 

— Семьи? — она зло рассмеялась. — Семья — это когда дети рядом с родителями. А не когда… 

Ее монолог длился еще минут десять. Я молчала. Но когда она ушла, Дмитрий вздохнул: 

— Может, правда подождем? Мать не справится одна… 

— Нет, — ответила я твердо. — Мы едем. 

На следующее утро Людмила Алексеевна прислала ему фото таблеток с надписью «От давления». Через час позвонила соседка Лида: «Ваша мама в постели, плохо ей!». Дмитрий метнулся к ней, вернулся поздно. 

— Говорит, если уедем, не переживет. 

Я посмотрела на него, понимая: сейчас или никогда. 

— Завтра мы идем к ней вместе. 

Ее квартира не пахла лекарствами. Людмила Алексеевна лежала на диване, драматично прижимая руку к груди. 

— Ой, не надо было беспокоиться… Старая я уже… 

— Перестань, мама, — неожиданно резко сказал Дмитрий. — Ты же здорова. 

Она замерла. Я села напротив, глядя ей прямо в глаза. 

— Вы боитесь остаться одной. Я понимаю. Но лишать Дмитрия шанса — это эгоизм. 

— Эгоизм?! — она приподнялась, и я заметила, как уверенно движется ее рука, беря чашку с чаем. Никакой дрожи. Никакой слабости. 

— Да. Вы манипулируете сыном, потому что боитесь потерять контроль. Но он не ваша собственность. 

Людмила Алексеевна побледнела, затем неожиданно рассмеялась. 

— Думаешь, ты сильнее меня? 

— Нет, — улыбнулась я. — Просто я не боюсь вас. И знаете почему? Потому что я люблю вашего сына больше, чем вы ненавидите меня. 

Дмитрий вдохнул резко, будто очнувшись. 

— Мама, хватит. Мы уезжаем. Ты можешь приезжать в гости. Но решено. 

Она звонила еще неделю — то уговаривала, то кричала, то плакала. Но Дмитрий впервые в жизни отключал телефон, не дослушав. 

Сейчас, глядя на огни Штутгарта из окна нашей квартиры, я иногда думаю о ней. О том, как страх одиночества превращает людей в тиранов. Но я не злюсь. Потому что победила не я. Победил он — тот мальчик, который наконец вырос. 

А Людмила Алексеевна вчера прислала сообщение: «Когда купите билеты, чтобы я могла приехать? Здесь осенью сыро…».