Свекровь убедила мужа, что нам надо продать квартиру в новостройке и купить жилье в старом доме

Когда мы с Димой получили ключи от новостройки, я чувствовала, будто держу в руках не металл, а начало новой жизни. Два года стройки, кредит, бесконечные разговоры о ремонте — всё это должно было увенчаться счастьем. Но свекровь, как всегда, знала лучше.  

— Тут же пустырь кругом! — говорила она, впервые переступив порог нашей квартиры. — И зачем вам эта клетка? В старом центре люди живут, душа есть в домах…  

Дмитрий молчал. Она не понимала, что «клетка» с панорамными окнами — это наше с ним убежище. Здесь он впервые сказал: «Наш дом».  

Через месяц свекровь созвала «семейный совет» — кодекс её неписаных законов. За чаем с лимоном она положила ладонь на руку сына и сказала мне:  

— Машенька, ты же понимаешь, мне одной тяжело. А тут и клиника рядом, и магазин под окном… Вашу квартиру продадите, купим что-то поближе ко мне. 

— К вам? — я едва не пролила чай.  

— Ну, вы на втором этаже, я на первом. Как раньше, помнишь, Дим?  

Он потупил взгляд. Его детская комната под лестницей в коммуналке до сих пор снилась ему кошмарами. Но он кивнул: «Мама, мы подумаем».  

Той ночью был разговор.  

— Ты правда хочешь вернуться? — спросила я шёпотом.  

— Она старая… — он отвернулся.  

Я поняла: если не сейчас, то никогда.  

Утром, пока варила кофе, включила видео с новогодней ночи. Мы с Димой в пустой квартире, без мебели, сидим на полу у елки-малютки. «За наше будущее!» — звенит его бокал. Я перемотала на момент, где он, захмелев, обнимает меня и бормочет: «Спасибо, что не дала маме выбрать обои».  

— Посмотри, — ткнула я в экран телефона, когда он зашёл на кухню.  

— Что? — буркнул он.  

— Помнишь, как ты боялся? А мы справились.  

Дима хмыкнул, наливая себе кофе. Я не отступала:  

— Твоя мама хочет, чтобы мы жили её жизнью. Но у нас есть своя. Вон, — кивнула я в окно, где за стройкой виднелся парк, — через год там будут качели. А в старом доме — грибок в подвале и соседка с котами.  

Он замер. Я подошла ближе.  

— Я не против помогать маме. Но не ценой себя, — голос сорвался. — Мы ведь мечтали об этом…  

Дима молчал.   

— Решать тебе. Но если ты выберешь её — я останусь здесь. Одна.  

Он побледнел. За пять лет брака я ни разу не ставила ультиматумов.  

Два дня мы это не обсуждали. На третий Дима пришёл с работы рано, с пакетом в руках.  

— Это тебе, — протянул коробку с люстрой-шаром, которую я месяц назад вычеркнула из списка из-за цены.  

— Зачем?.. — я не понимала.  

— Чтобы напоминала: наш дом — это ты. Сегодня сказал маме, что квартиру не продаём.  

Слезы подступили к горлу. Он обнял меня, и я услышала, как бьётся его сердце — быстро, как в день, когда мы подписали договор.  

— Она плакала, — прошептал он. — Говорила, что я её предал.  

— Ты спас нас, — я прижалась к нему.  

На следующее утро свекровь примчалась без звонка. 

— Ты настроила мужа против меня!  

Дима встал между нами. 

— Мама, мы взрослые. Наш дом — здесь.  

Сейчас, глядя, как он вешает ту самую люстру, я думаю: семейные войны не заканчиваются. Но наш дом — не поле боя. Это крепость, где даже тишина после ссоры пахнет надеждой.  

А свекровь… Она всё ещё звонит по утрам. Но теперь Дима отвечает: «Мама, давай вечером. Мы с Машей завтракаем». И я учусь не злиться. Потому что за нашими окнами — не пустырь, а будущий парк. И это наш выбор.