Тебе муж с квартирой достался, поэтому помогай сестре с оплатой аренды, – попросила мать

Мама позвонила в субботу утром, когда я поливала герань на подоконнике. Солнечный луч бил прямо в лицо, и я щурилась, слушая ее ровный, привычно-требовательный голос:  

— Алён, ты же замужем. У тебя муж с квартирой. Помоги Кате с арендой, а?  

Вода пролилась на подоконник. Собралась лужица, в которой отражалось мое искаженное лицо.  

— Мам, у нас с Димой ипотека… — начала я, но она перебила, как всегда:  

— Ипотека — это ваши общие траты. А Катя одна. Ты старшая.  

Старшая. Это слово висело надо мной всю жизнь, как тяжелый медальон. В восемь лет я завязывала Кате шнурки, в четырнадцать — делала за нее уроки, в двадцать — оплачивала курсы. Теперь — аренда.  

— Мам, мы не можем каждый месяц…  

— Алёна, — мама вздохнула так, будто я опять в пятом классе разбила ее любимую вазу. — Ты замужем. У тебя есть крыша над головой. А Катя снимает эту каморку … Ты хочешь, чтобы она по подвалам скиталась?  

Я хотела сказать, что Кате двадцать семь, что пора бы найти работу, перестать менять парней, которые «временно» пускают ее пожить. Но не стала. Мамины упреки всегда были тихими и оттого — острыми, как лезвие.  

— Хорошо, — выдохнула я. — Но только на три месяца.  

Катя пришла вечером, когда Дима был на работе. Я открыла дверь — и она влетела, как ураган, в кожаной куртке, которая явно была на два размера больше.  

— Привет, сестренка! — обняла меня, запах сигарет ударил в нос. — Спасибо, что выручаешь. Мама сказала, ты будешь платить за мою халупу?  

Она плюхнулась на диван.  

— На три месяца, — жестко сказала я, садясь напротив. — Потом сама.  

Катя кивнула, доставая сигарету:  

— Ты всегда такая… правильная. У тебя же все есть. Муж, квартира…  

— Ипотека, — перебила я. — Дима работает по двенадцать часов. Я — по десять. Мы не миллионеры.  

Она мяла сигарету:  

— Зато у тебя стабильность. А я… — она махнула рукой в направлении окна, за которым мерцали огни города. — Я как лист. Ветер подует — и унесет.  

Мне вдруг стало жаль ее — эту вечную девочку. Но жалость быстро сменилась гневом:  

— Ты можешь устроиться в тот же салон! Ты же закончила курсы…  

— Ненавижу стричь бабушек! — Катя вскочила, нервно теребя сережку в виде черепа. — Хочу открыть свою студию. Тату, пирсинг…  

— На какие деньги? 

— Вот если бы ты… — она бросила на меня умоляющий взгляд.  

— Нет. — Я резко встала. — Я не буду спонсировать твои фантазии. Аренда — и все.  

Она ушла, хлопнув дверью. 

Дима узнал вечером. Я готовила ужин, когда он, просматривая банковское приложение, поднял бровь:  

— Алён, а что за перевод Кате?  

Нож соскользнул с помидора, едва не задев палец.  

— Мама попросила… Помочь с арендой.  

Он молчал. Слишком долго. Потом аккуратно положил телефон на стол:  

— Ты знаешь, что через месяц у нас платёж за ремонт в ванной?  

Мне хотелось крикнуть, что знаю. Что помню каждую цифру в нашем бюджете. Но вместо этого я прошептала:  

— Она моя сестра.  

Дима подошел.  

— Она твоя сестра, — тихо согласился он. — Но мы — твоя семья сейчас.  

На следующий день я приехала к Кате. Ее «каморка» оказалась комнаткой в хрущевке.  

— Входи, — буркнула она, закутанная в потертый плед. На столе — пустая пивная бутылка и смятая пачка сигарет.  

— Вот, — я протянула конверт. — За три месяца. Но есть условие.  

Катя схватила конверт, глаза блеснули:  

— Какое?  

— Я помогу тебе составить резюме. И пойдешь на собеседование.  

Она замерла, потом хрипло рассмеялась:  

— Ты не меняешься. Все та же зануда.  

— Да, — я села на единственный стул, упираясь ладонями в колени. — Потому что если не я, то кто?  

— Ладно, — согласилась Катя. — Составляй свое резюме.