– Ты бы лучше жену нашел, способную родить, чем брать ребенка из детдома, – сказала свекровь моему мужу

Казалось, обычный четверг. Я заваривала чай, Сергей ставил на стол угощения – его мама, Тамара Ивановна, должна была вот-вот прийти. В воздухе витало то самое предгрозовое напряжение, которое всегда сопровождало ее визиты. 

— Ну, как живется? — спросила она, усаживаясь в мягкое кресло. — Небось, опять свое надумали? 

Мы действительно «надумали». Год назад врач поставил точный диагноз: мое бесплодие было непреодолимым. Месяцы слез, отчаяния, а потом – тихая решимость. Усыновление. Сергей был моей скалой. Об этом мы, конечно, Тамаре Ивановне не говорили. Но она знала. Всегда знала, что к чему. 

Сергей поставил перед ней чашку чая: 

— Мам, мы с Надей приняли решение. Берем ребенка из детдома. Скоро поедем знакомиться. 

Ее глаза, холодные и оценивающие, уставились на сына, будто я была пустым местом. 

— Сергей, — голос ее был гладким, как лед, — ты бы лучше жену нашел, способную родить, чем брать ребенка из детдома. Чужих-то проблем потом не оберешься. Кровь – она не водица. 

Все мои страхи, все комплексы, которые я так тщательно прятала под маской надежды, вырвались наружу одним этим ядовитым предложением. Я сжала руки под столом, готовая провалиться. 

Но Сергей не провалился. Он медленно поднялся. Весь его вид, обычно такой спокойный, излучал такую силу и холодную ярость, что даже его мать откинулась в кресле. 

— Мать, — произнес он тихо. — Во-первых, Надя  – моя жена. Единственная и любимая. Слышишь? Единственная. Во-вторых, твои слова – это не просто жестокость. Это подлость. Грязь. В-третьих, мой ребенок – это тот, кого я выберу сердцем, а не тот, кто оказался «с кровью». И если ты когда-нибудь еще позволишь себе такое сказать в адрес моей жены или моего будущего ребенка – считай, что у тебя нет сына. Поняла? 

Он не кричал. Говорил ровно, глядя ей в глаза. Тамара Ивановна побледнела, рот ее приоткрылся от немого шока. Она привыкла командовать, но не привыкла к такому отпору. Словно ледяная статуя, она встала и молча вышла. 

Через три месяца мы стояли на пороге детского дома, держась за руки. В группу вошла маленькая девочка с огромными, как у Сергея, серыми глазами и двумя торчащими хвостиками. Ее звали Ариша. Она посмотрела на нас, потом подошла и молча взяла меня за подол куртки. 

— Поедем домой? — прошептала я, опускаясь на колени. 

Она кивнула, а потом ее ручонка осторожно легла на щеку Сергею. 

— Папа? — спросила она неуверенно. 

Сергей не смог сдержать слез. Он просто прижал ее к себе, а я обняла их обоих, чувствуя, как что-то огромное и теплое навсегда заполняет ту пустоту, которую когда-то оставили слова Тамары Ивановны. 

На нашей кухне опять четверг. Но вместо гнетущей тишины – смех. Аришка, теперь уже наша семилетняя Арина, с упоением рассказывает папе о своем рисунке, получившем «пятерку с плюсом». На холодильнике – фотография с нашего семейного дня в парке, где мы все трое, мокрые после катания на лодке, смеемся до слез. А рядом – открытка, присланная месяц назад. От Тамары Ивановны. Красивая, с цветами. С единственной строчкой внутри: «С Днем Рождения, внученька». 

Мы не звонили, не писали первыми. Но этот маленький шаг был ключиком. Не к немедленному прощению, нет. Но к возможности. К тому, что где-то там, за ледяной стеной, может теплиться искра. Арина повесила открытку на видное место – ей понравились цветы. Мы с Сергеем переглянулись. Дверь в будущее, каким бы сложным оно ни было, теперь приоткрыта.