– Ты мужа поддерживать должна, а не гнать на работу, – свекровь пришла защищать своего ленивого сына

Душный июльский вечер. Я только уложила Машеньку, мое солнышко, мой единственный лучик в этом хаосе. А «хаос» этот сидел, уткнувшись в телефон. Сергей. Мой муж. Безработный уже четвертый месяц. 

Счета копились. Моя зарплата кончалась раньше середины месяца. Усталость, нервы, раздражение. Сегодня я сорвалась. 

— Сергей, — голос мой звучал чужим, слишком тихим и слишком твердым. Он оторвался от экрана. — Месяц. Я даю тебе месяц. Если через тридцать дней у тебя не будет работы, я подаю на развод. 

Он побледнел. 

— Ты что, с ума сошла? — зашипел он. — Я же ищу! Ты не понимаешь, как сейчас трудно? 

— Трудно? — я не сдержала горького смешка. — Трудно мне, Сергей! Я встаю в шесть, тащусь через весь город, работаю, потом бегу за Машей, готовлю, убираю, считаю каждую копейку! Ты же целыми днями… — я махнула рукой в сторону дивана и его вечного спутника — ноутбука с игрой на паузе. — Ищешь? Где результаты? Где хоть какие-то попытки? Нет! Просто нет. 

Он что-то пробормотал про «негатив» и «давление», заперся в ванной. Я знала, что будет дальше. Так и вышло. На следующий вечер раздался звонок в дверь. На пороге – свекровь. Лицо – грозовая туча, нацеленная прямо на меня. 

Не успела я впустить ее, как она начала: 

— Ну-ка, объясни мне, что это за безобразие?! — Она даже пальто снимать не стала. — Серёженька звонил, весь на нервах! Ты мужа поддерживать должна в трудную минуту, а не гнать на работу! Он же старается! Переживает! А ты вместо поддержки – разводом грозишь! Да кто ты такая?! 

Она стояла посреди крохотной прихожей, излучая негодование и материнскую ярость. Сергей выглянул из комнаты, как школьник, ждущий, когда за него повоюют. Вся моя усталость, все обиды, весь страх за будущее Маши сжались внутри. Я, устала молчать. 

— Нина Петровна, — голос мой был спокоен, как лед. — Снимите пальто, пожалуйста. Или не снимайте. Как вам удобно. Но выслушайте меня внимательно. Раз уж вы пришли разбираться. 

Она фыркнула, но замолчала. 

— Ваш «Серёженька», — я специально сделала ударение на уменьшительно-ласкательном, — не работает уже четыре месяца. За это время он не прошел ни одного собеседования до конца. От трех потенциальных работодателей он отказался. Он «старается» ровно столько, сколько хватает на то, чтобы зайти на сайт с вакансиями и быстро закрыть его, когда я вхожу в комнату. 

Я видела, как Сергей съежился в дверном проеме. 

— Я – поддерживаю. Я поддерживаю дом, еду в его тарелке, чистую одежду в его шкафу. Я поддерживаю нашего ребенка, оплачиваю садик, лекарства, одежду. Я поддерживаю счет за свет, газ, воду, интернет, который он использует для игр. Я делаю это одна. На одной зарплате. Без выходных. Без передышки. Моя «поддержка» — это работа на износ, пока он спит до обеда и смотрит стримы. 

— Но… но он же мужчина! У него может быть кризис! — попыталась вставить свекровь, но ее пыл заметно поугас. 

— Кризис – это когда ищешь выход, Нина Петровна. Когда бьешься. Когда стучишься во все двери. А не когда лежишь на диване и жалеешь себя, пока твоя жена тащит на себе весь воз. И да, — я посмотрела прямо ей в глаза, — я грожу разводом. Потому что я не обязана тянуть на себе взрослого, здорового мужчину, который не хочет быть отцом и добытчиком. Я не его мама, чтобы вечно оправдывать и кормить. Месяц – это не угроза. Это последний шанс. Для него. Для нас. А теперь, — я сделала шаг к двери, — извините, мне нужно готовить Маше завтрак и проверять уроки. Вам помочь выйти? 

Она стояла, пораженная, ее щеки пылали. Сергей исчез в комнате. 

— Ты… ты жестокая, — прошипела она на прощание, выходя. 

— Нет, — тихо ответила я, закрывая дверь. — Я просто очень устала. И больше не верю в сказки про вечных мальчиков, которых нужно спасать. Приходите в гости к внучке. Когда будет повод для радости. Надеюсь, он появится. 

Я пошла на кухню. Тридцать дней. Счет пошел. Я не собираюсь чувствовать вину за тех, кто сам ее не чувствует. Я сказала все. Теперь выбор был за ним. А за мной – право на свою жизнь.