– Ты не имеешь никакого отношения к недвижимости моих родителей, – поставила мужа на место

Мы сидели за ужином, когда он снова начал. Всегда это случалось так: небрежный взгляд в окно, пауза, будто собирался с мыслями, а затем — вопрос, который звучал невпопад.  

— Твой отец звонил. Говорит, ремонт в их квартире на Парковой обошелся в полмиллиона. Зачем им это? Они же все равно собираются переезжать в тот дом под Питером…  

Я поставила на стол бокал, аккуратно. Сергей не отрывал взгляда от тарелки, нарезая стейк с таким усердием, будто резал не мясо, а моё терпение.  

— Они не собираются продавать квартиру, — проговорила я, чувствуя, как тепло от вина подступает к щекам. — Это их дом. Там мама выросла, там…  

— Но это же нерационально! — он резко отодвинул стул. — Ты понимаешь, сколько денег они теряют? Мы могли бы вложить эти средства в…  

— В наш бизнес? — перебила я. — Или в твою новую машину?  

Сергей всегда считал себя стратегом, королем расчетов. Наш брак, как он любил повторять, был «партнерством». Но в последнее время его планы стали напоминать колонизацию: моя работа, мои друзья, а теперь — родительская квартира, словно кусок земли, который нужно присвоить.  

— Не делай из меня жадного, — он наклонился вперед. — Я думаю о будущем. О нашем будущем. Если они отдадут тебе квартиру, мы…  

— Они не отдадут. И ты не имеешь никакого отношения к недвижимости моих родителей.  

Сергей замер, будто я ударила его. Возможно, впервые за семь лет брака я провела черту, которую он не ожидал увидеть.  

— Ты… это серьёзно? — в его глазах промелькнула неуверенность.  

Я встала, подошла к окну. В отражении виднелся силуэт женщины — с прямой спиной и сжатыми кулаками. Вспомнила, как папа водил меня за руку по паркету той самой квартиры, показывая фреску с ангелами на потолке. «Этот дом пережил войну и блокаду, — говорил он. — В таких стенах души остаются навсегда». Мама хранила в шкафу бабушкино свадебное платье, пахнущее временем. Для них это не квадратные метры. Это летопись.  

— Ты знаешь, почему я никогда не просила их о деньгах? — спросила я, не оборачиваясь. — Потому что они уже отдали мне всё. Я выросла в тех стенах, где каждое пятно на обоях — история. И если они захотят оставить их гнить вместе с воспоминаниями — это их право.  

Сергей молчал. 

— Ты никогда не говорила об этом… так, — наконец произнес он.  

— Потому что ты не спрашивал. Ты составлял графики, считал проценты, но не удосужился спросить, что для меня значит это место.  

Он встал, попытался обнять. Я отстранилась.  

— Ладно, прости, — он вздохнул. — Просто подумай, это же логично…  

— Нет, — я повернулась к нему. — Это не логично. Это — не твоё.  

Я видела, как он теряется. Возможно, именно этого мне не хватало — не ссоры, а четкости. Громкой тишины после правды.  

— Хорошо, — Сергей кивнул. — Но если передумаешь…  

— Не передумаю.  

Он ушел в кабинет. Я осталась у окна. На столе догорали свечи. Но внутри не было жалости — только странное облегчение.  

На следующее утро папа прислал фото: мама в старой квартире, поливает каланхоэ, которое я посадила в десять лет. Я рассмеялась, а потом заплакала. Не из-за Сергея. Из-за той девочки, которая наконец перестала оправдываться за то, что любит слишком сильно.  

Он больше не поднимал тему. Иногда я ловлю его взгляд на мне — изучающий, будто пытается разгадать новую карту. Но я не спешу объяснять. Границы, как и стены того дома, должны быть крепкими. Чтобы выстоять. Чтобы помнить.