Услышал разговор жены по телефону, и картинка в голове сложилась, не зря у меня были сомнения насчет нашего ребенка

Я вернулся немного раньше с работы. Дождь стучал по подоконнику, а в прихожей пахло мокрым пальто и осенью. Из кухни доносился приглушенный голос Инны. Она говорила по телефону, и что-то в ее интонации заставило меня замереть на пороге.  

«...ну да, конечно, он ничего не подозревает», — услышал я сквозь шипение чайника. Сердце сжалось, будто кто-то резко дернул за невидимую нитку. Инна смеялась, но смех звучал нервно.  

Я прижался к стене. Голос жены стал тише, но отдельные слова врезались в сознание: «...надо встретиться...», «...обязательно скажи, когда приедешь...», «...Сережа должен знать».  

Сережа. Наш сын. Ему пять, у него карие глаза, как у Инны. Мои — серые.  

Раньше я не придавал этому значения. «Генетика — лотерея», — говорила жена, когда я в шутку спрашивал, почему сын не унаследовал мой упрямый подбородок. Теперь эти шутки отзывались тупой болью.  

Я закрыл глаза, пытаясь вспомнить: когда она начала задерживаться на работе? Когда перестала оставлять телефон на столе? Когда впервые назвала меня «дорогой» с ледяным безразличием?  

«Ладно, мне пора», — резко оборвала она разговор. Я едва успел отпрыгнуть в прихожую, делая вид, что расстегиваю ботинки. Инна вышла из кухни, лицо — маска спокойствия.  

— Ты чего так рано? — спросила она, целуя меня в щеку. Губы были холодными.  

— Проект закрыли досрочно, — ответил я.  

Вечером, стоя под душем, я впивался пальцами в волосы. Вспоминал, как три года назад она пришла с корпоратива с запахом чужого одеколона. «Коллега пьяный упал, пришлось поддерживать», — пожала плечами тогда. Я поверил. Или хотел поверить.  

Сережа спал, прижав к груди истрепанного мишку. Я гладил его темные волосы, ища в чертах лица хоть что-то родное. Нос? Подбородок? Даже родинка на щеке — как у ее отца.  

— Ты сегодня какой-то странный, — Инна присела на край кровати. В свете ночника ее лицо казалось чужим.  

— А кто такой... — я откашлялся, — ...Дмитрий?  

Ее пальцы вцепились в подол халата.  

— Откуда ты...  

— Слышал, как ты говорила с ним. Про встречу. Про Сережу.  

Где-то за окном завыл ветер, и мне вдруг страшно захотелось, чтобы она закричала. Обозвала параноиком. Рассмеялась. Но Инна лишь подняла голову, и в ее глазах я увидел то, чего боялся больше всего — облегчение.  

— Он... биологический отец, — выдохнула она, будто сбрасывая камень с души. — Мы встречались до тебя. Когда ты сделал предложение, я уже была беременна. Думала, само рассосется...  

Голос ее плыл где-то далеко, словно из старого радиоприемника. Я вставал в пять утра, чтобы сменить подгузники. Тер носом его макушку, когда он плакал от колик. Учил ходить, держа за обе руки. А он...  

— Почему? — хрипел я, чувствуя, как слезы катятся по щекам. — Почему не сказала тогда?  

— Боялась потерять тебя, — она потянулась ко мне, но я отшатнулся. — Ты стал ему настоящим отцом!  

Была полночь, когда я вышел на балкон. 

За спиной скрипнула дверь.  

— Папа? — сонный Сережа теребил мой рукав. — Мне страшно.  

Я взял его на руки, как делал сотни раз. Он прижался теплой щекой к моей шее.  

— Все хорошо, сынок, — прошептал я. — Папа здесь.  

Инна стояла в дверном проеме. Я качал сына, слушая, как его дыхание становится ровным. И понимал, что завтра утром мы будем завтракать вместе. Будем смеяться над мультиками. Будем жить, как прежде.  

Но где-то в груди уже росла черная дыра. И я знал — она будет расширяться, пока не поглотит все, что осталось от нас.