– Я не для твоей дочери эту квартиру строила, даже не заикайся больше, – ответила матери на безумное предложение

Я стояла у панорамного окна, наблюдая, как первые снежинки ложатся на еще не обжитый двор новостройки. На полу стояли коробки с вещами, которые предстояло разобрать. Квартира пахла свежей краской и свободой. 

Звонок в дверь заставил вздрогнуть. На пороге — мама. Улыбка напряженная, глаза бегают по стенам, потолку, останавливаясь на просторной гостиной.  

— Красиво... — протянула она, снимая ботинки. — И как ты одна тут будешь?  

Я знала этот тон. Мягкий, с дрожью жалости. Как в детстве, когда она уговаривала отдать младшей сестре новую куклу.  

— Отлично буду, — ответила коротко, наливая ей чай.  

Мама присела на барный стул у кухонного острова.  

— Варюш, ты же знаешь, Кате сейчас тяжело... С Максимом разводится, с ребенком некуда ехать.  

Сердце сжалось. Я представила сестру: двадцать пять лет, вечный каприз в голосе, три высших образования, ни одного законченного. И мамины глаза, умоляющие спасти «малышку».  

— И? — спросила я, глядя в окно. Снег теперь падал гуще.  

— Ты могла бы... пустить ее сюда. Ненадолго. Пока не встанет на ноги.  

Я повернулась к ней:  

— Мама, я десять лет пахала на трех работах. Откладывала каждую копейку. Когда Катя тусовалась в клубах, я считала сверхурочные. Когда она меняла парней, я училась. Эта квартира — моя. Не ваша, не ее. Моя.  

Я не позволила себе кричать. Вспомнила, как три года назад мама умоляла взять Катю «на подселение» в мою старую однушку. Тогда я согласилась. Итог: бардак, долги за коммуналку и сестра, уехавшая с новым бойфрендом в Турцию.  

— Но семья должна... — начала мама, и я резко подняла ладонь.  

— Не надо. Не говори, что «семья должна помогать». Я помогала. Всегда. Когда папа умер, я в шестнадцать пошла в официантки, чтобы Катя могла доучиться в школе. Когда ты сломала ногу, я три месяца жила у тебя, хотя ты даже не спросила, как я совмещаю это с работой.  

Она покраснела.  

— Ты эгоистка, Варя.  

Слово ударило, но я лишь усмехнулась. «Эгоистка» — ярлык, который она вешала на меня каждый раз, когда я отказывалась быть спасательным кругом для тех, кто даже не пытался плыть.  

— Возможно. Но эту квартиру я строила не для твоей дочери. Даже не заикайся больше.  

Мама вскочила.  

— Ты пожалеешь! — зло сказала она. — Однажды тебе понадобится помощь, а вокруг никого не будет!  

Дверь захлопнулась. Слезы навернулись на глаза.  

Ночью я не спала. Включила все светильники, ходила по комнатам, касаясь стен. Вот здесь будет спальня. Там — мастерская для рисования. На балконе поставлю кресло-гамак. Каждый сантиметр дышал мной. Не надо было от кого-то прятаться, никого обслуживать, извиняться за беспорядок.  

Утром пришло сообщение от Кати: «Надеюсь, тебе стыдно».  

Я не ответила.   

Сейчас, спустя год, я ни о чем не жалею. Мама звонила неделю назад. Говорила о давлении, одиночестве. Спросила, не передумала ли я.

Предложила помириться. Я вежливо спросила, нужны ли ей деньги на лекарства.  

Больше она не звонит.