Я тебя прощу, если ты кое-что мне пообещаешь, — поставил условие муж

Мы с Ильей прожили вместе десять лет, когда я поняла, что задыхаюсь. Не от ссор или быта — от тишины. Он растворялся в работе, я — в воспитании дочери и попытках вспомнить, когда в последний раз мы разговаривали не о счетах или графике секций. Тогда я начала переписываться с коллегой. Ничего физического, просто разговоры о книгах, музыке, мелочах, которые Илья давно считал «ерундой». Но однажды муж нашел открытый чат в моем телефоне.  

Он не кричал. Сидел на краю кровати, листая сообщения, пока я стояла в дверях, вжавшись в косяк. Потом сказал:  
— Завтра съезжу к родителям. Решу, что делать.  

Три дня я жила в тишине. Дочь спрашивала, где папа, а я врала, что у него срочная командировка. По ночам перечитывала переписку с Андреем, пытаясь понять, где пересекла черту. Ведь я даже не жаловалась на мужа — просто хотела услышать: «Ты интересная».  

Когда Илья вернулся, я готовила ужин. Он вошел на кухню, пахнущий морозом, и сказал: 

— Я тебя прощу, если ты кое-что мне пообещаешь.  

Кастрюля зашипела у меня в руках.  

— Что?  

— Уволишься. И больше не будешь с ним общаться.  

Я ждала гнева, упреков, но не этого.  

— Это… абсурд. Ты хочешь, чтобы я сидела дома, как наказание?  

— Я хочу, чтобы ты выбрала: семья или твоя потребность в комплиментах.  

Дочь засмеялась в комнате над мультиком, и я вздрогнула. Потом выключила плиту.  

— Хорошо. Уволюсь.  

Он кивнул и вышел, не обняв.  

На следующий день я подала заявление. Андрей удивленно поднял брови:  

— Ты серьезно? Из-за каких-то сообщений?  

— Это не твое дело, — ответила я, забирая со стола фотографию дочери.  

Первые недели были адом. Илья работал допоздна, я убирала квартиру до блеска, будто чистота могла стереть вину. Но однажды ночью, когда он снова отвернулся ко мне спиной, я не выдержала:  

— Ты наказал меня. Доволен?  

Он повернулся:  

— Ты думаешь, это наказание? Я пытаюсь нас спасти.  

Утром я нашла на столе распечатанный билет на концерт группы, которую любила в юности.  

— Это что? — спросила я, тыча пальцем в дату: сегодняшний вечер.  

— Сходим вдвоем. Если хочешь.  

— А Настя?  

— Мама заберет.  

Мы сидели в пятом ряду, и я ловила себя на том, что смотрю не на сцену, а на его профиль. Он напевал знакомые песни, и вдруг я вспомнила, как мы танцевали под них в студенческом общежитии. Тогда он обещал, что всегда будет слушать меня.  

После концерта, в машине, он сказал первым:  

— Прости. Я перегнул с ультиматумом.  

— Почему не сразу?  

— Боялся, что иначе ты не остановишься.  

Сейчас, полгода спустя, я веду из дома курсы по графическому дизайну. Илья трижды в неделю приходит с работы раньше, чтобы «просто посидеть» за чаем. Иногда мы спорим, иногда молчим, но он больше не прячет глаза.  

Вчера, разбирая чаты, я нашла ту самую переписку. Хотела стереть, но вместо этого показала Илье:  

— Прочти. До конца.  

Он пролистал, потом удивленно поднял бровь:  

— Ты ни разу не сказала ему, что тебе плохо со мной.  

— Потому что это не так.  

Он обнял меня так крепко, будто все еще боялся отпустить.  

Я нашла другую работу. Илья знает. Но теперь, когда я говорю «мне одиноко», он не злится. Просто берет гитару и играет ту самую песню из студенчества.