Зачем продавать? Может, ты еще родишь, — свекровь забирала вещи внучки, а потом я узнала, что она с ними делает

Когда дочке исполнился год, свекровь, Марина Аркадьевна, стала забирать ее вещи: «Отдай комбинезон, пусть у меня лежит, вдруг еще родишь». Я не спорила — думала, экономия места. Потом исчезла коляска, хотя я говорила, что не планируем второго, и хотела её продать. «Продашь потом, а пока у меня пусть хранится», — бросала она, загружая вещи в багажник.  

Я не понимала логики. Мы с мужем Артемом снимали двушку, денег хватало, но дополнительные от продажи вещей — не помешали бы. Я работала удаленно, он — инженером на заводе. Марина Аркадьевна жила в тридцати минутах езды, в доме с гаражом и подвалом. «Мама помогает», — говорил Артем, когда я спрашивала, зачем ей старые игрушки и вещи.  

Я начала что-то подозревать, когда пропала кукла Маши — подарок на два года. Дочь плакала три дня. Я позвонила свекрови: «Вы не видели?». Она ответила: «Игрушек у вас как в магазине, купите новую». Но Маша не хотела новую. Она тыкала пальцем в пустой угол и повторяла: «Ляля там».  

Я начала проверять. Каждый раз после визитов Марины Аркадьевны исчезали вещи: развивающий коврик, почти новые ботиночки, набор погремушек. Артем отмахивался: «Мама же не вор». Но я засомневалась.  

Весной поехала к ней без предупреждения. Гараж был открыт. Внутри, среди ящиков с инструментами, я увидела коробку с надписью «От внуков». Открыла — там лежали вещи Маши, но не только. Платья с бирками, пачка подгузников (у нас таких не было), даже электронная няня. На дне — моя старинная серебряная ложка, которую я потеряла год назад.  

Я сфотографировала всё и позвонила Артему. Он примчался через час. «Может мама коллекционирует?» — пытался он шутить. Мы пошли в дом. Марина Аркадьевна пила чай с вареньем.  

«Где вещи Маши?» — спросила я прямо. Она не моргнув ответила: «Продала. Деньги коплю на Артема — вдруг вы разведетесь, а ему на новую семью нужно». Артем побледнел: «Что за бред?».  

Оказалось, она годами сбывала наши вещи на барахолке. «Вы же неблагодарные, — кричала она. — Я же для вас! Квартиру снимаете, а могли бы у меня жить. Но нет, вам независимость нужна!».  

Артем молчал. Я ждала, что он заступится, но он просто вышел, хлопнув дверью. В тот вечер мы ругались впервые за пять лет брака. «Ты что, поддерживаешь ее?» — кричала я. Он уткнулся в телефон: «Она же мать».  

На следующий день я поехала на рынок, где, как знала, торгует ее подруга. Среди старых книг и посуды увидела куклу Маши. Продавщица сказала: «Марина приносит, говорит — от невестки, та рожать не хочет». Я купила куклу за свои же деньги.  

Когда я вернулась с куклой, Артем сидел на кухне. Положила игрушку на стол: «Твоя мать хотела продать это. Любимую куклу дочки». Он вздрогнул: «Поговорим с ней завтра».  

Мы приехали к Марине Аркадьевне вместе. Она открыла дверь, увидела наши лица и попыталась захлопнуть ее, но Артем уперся ладонью в косяк: «Либо мы решаем это сейчас, либо я меняю замки».  

В гараже, среди коробок, мы разбирали вещи. Я выкладывала их одну за другой: кукла, коляска, ложка. Марина Аркадьевна сначала оправдывалась, потом кричала: «Я же для вас старалась! Думала, вы разоритесь!».  

Артем прервал ее: «Хватит! Ты могла сказать, зачем было так делать».  Она замерла, будто эти слова выключили ей звук. Потом медленно кивнула: «Хорошо. Больше не буду».  

Прошла неделя. Вещи пока не пропадают. Марина Аркадьевна привозит иногда подарки. Бывает, я ловлю ее взгляд на Машиных игрушках, но она тут же отворачивается.