85-летний блокадник из Вологды Олег Бессарабов больше всего любит жизнь

Олегу Бессарабову в мае исполнится 86 лет, а жизненных событий хватило бы на огромный роман или сериал. Он пережил ужасы блокады Ленинграда, в которой потерял исключительно всех близких. Детдом и скитания, голод не ожесточили, не сломили. Бессарабов научился любить и ценить жизнь, не обижается на людей и верит в чудо.

А родился он 5 мая 1938 года в самом центре предвоенного Ленинграда. Щербаков переулок и сегодня упирается в Фонтанку. Родного его дома номер 7 уже нет, но ребенком Олег впитал красоту «львиного мостика», знаменитой улицы Рубинштейна, стеклянную крышу «Пассажа», величественную архитектуру Невского. Всю дальнейшую жизнь, мотаясь по запыленным городкам и обшарпанным «общагам» райцентров,  Олег Николаевич вспоминал родной город как что-то сказочное, несбыточное, щемящее.
Мама Марфа Ивановна была родом из Воронежской губернии. Она работала торфодобытчицей на болотах под Ленинградом, позже – кладовщиком на фабрике «Скороход». Папа – кузнец Василий Георгиевич приехал в Ленинград к родне со Псковщины. 

- В 1941 году родилась сестра Людочка, - вспоминает Бессарабов. – Первой и умерла в блокаду, следом не стало мамы. Умершую маму выбросили с четвертого этажа нашей коммунальной кухни, так как тащить тело вниз по лестнице ни у кого не было сил. Похоронили обеих на Пискаревском кладбище. Папа ушел на фронт, остались мы вдвоем с бабушкой. Помню, как в те жуткие дни, с 8 сентября 1941-го, люди сбились кучкой – жильцы всех квартир собрались в одной и жили коммуной. Так легче было, да и топить печки каждому отдельно было нечем. Голод, холод, налеты и постоянная душевная тревога делали свое жестокое дело: люди стали терять надежду, падали духом. 

Однажды бабушка произнесла слово «детский дом». Я был мал, стало страшно и хотелось есть. Но детдома боялся. И запустил в стену маленьким белым валенком от бессильной злобы и заплакал. В общем, в детский дом меня подкинули без продуктовых карточек. Но я никого не осуждаю. Бабушка верила: мне пропасть не дадут, а им без карточек  - верная смерть.

Детдом в Ленинграде Олег Николаевич помнит плохо, а вот как собирались выезжать по «Дороге жизни» – по льду Ладожского озера, садились на баржу – помнит как сейчас:

- Стоял общий рев, но дети плакали совсем тихо, их ослабили голод и страх. Но почти всех мутило и рвало от качки. Меня даже не тошнило. Я выстоял.

Детский дом в уральском городке Серове тоже не очень запомнился: только смутные детали. Тот же холод, особенно по ночам, когда дети спали «валетиком» по двое на одной кровати с одним одеялом. 

Потом Олега забрали в чужую семью. «Тебя забирают», - сухо сказала мальчику в конце зимы женщина, которая, вероятно, прониклась к малышу-ленинградцу больше, чем к другим. 

- Я звал ее «бабка», - рассказывает Бессарабов. – Сколько ей  было? 30, а может, 50. Как ее звали – тоже не помню. Но «бабку» я полюбил, расставаться не хотел, да и не поверил. А на пороге вырос мужчина в форме – Николай Евманович Бессарабов: 

- Пойдем со мной, сынок. - И опять я заплакал. Не хотел расставаться  с «бабкой», но три пирожка с мясом сделали свое дело, и «бабка» моя сопроводила нас до городка Ивдель Свердловской области. 

Новая мать моя Мария Ивановна родилась в 1895 году и была на девять лет старше Николая Евмановича. Как я потом понял, возможно,  она хотела его таким образом привязать. Общих детей у пары не было, самой рожать поздно! От первого брака уже были 17-летняя Женя и 18-летний Валерий, которого я так и не увидел – погиб на фронте. В общем, если бы не новая семья, не выжил бы.

- Так и вижу себя тогдашнего, - с волнением рассказывает Олег Николаевич. - Я был закомплексованным маленьким дикарем. От любого шума забивался под кровать, прятал хлеб под подушку, потому что был истощен до крайности. Гримасничал, обкусывал ногти на ногах, был весь в фурункулах. Понимаю, как было трудно родителям.  Но ни разу они не повысили голос, не упрекнули. Однако и разницу  в отношении  к себе и дочери Марии Ивановны всегда остро чувствовал и не протестовал. Как-то не по-детски понимал: мне повезло, и это - жизнь. Позже узнал, что в 1944 году на реке Плюса под Ленинградом кровный отец погиб в бою, а бабушка умерла от голода. Ждать стало некого. 

Олег подрос и понял: родителям больше не хочется его общества, он стал им в тягость, тем более их родная дочка Женя родила малыша. «Отец сказал: «Сынок, у нас тесно, поезжай куда-нибудь – поучись». А я и не обиделся», - говорит Бессарабов.

И пошли у него скитания по стране. Сталино в Донбассе, училище, шахта. Потом – армия в Винницкой области. Южная группа войск СССР – Венгрия, город Добрецен, после - Одесса. 

- Жизнь забросила в Вологду случайно: искал предприятие с жильем. Выбор пал на Вологодский ГПЗ-23. Написал, ответили коротко: «Приезжайте», - вспоминает Бессарабов. 

Вологда понравилась: старинные улочки, деревянные дома, много зелени, приветливые люди, в магазинах – молоко, цыплята и котлеты по 11 копеек. К тому времени Олег был женат на Тамарочке, ждали прибавления семейства. 

Потом было оборонное предприятие, так называемый «почтовый ящик» - оптико-механический завод. Для Вологды новое, незнакомое. Целые бригады оправлялись на учебу в другие регионы – познавать азы оптического    производства. «Мы  создавали технологическую лабораторию. Это было содружество высоких интеллектуалов, совершенно новое слово в промышленности Вологды,»  - гордится до сих пор наш герой. 

Сегодня Олег Николаевич живет в тихом доме на окраине микрорайона Бывалово с женой и сыном:

- Какая долгая жизнь, как она быстро прошла, - делится Бессарабов с журналистом портала «Вологда-Поиск». - Любите друг друга, пока ты нужен, пока живешь для кого-то – это и есть счастье.