«И в этом нашем новом мире друг друга мы не узнали…»

- Может, к тебе поедем?.. – с надеждой спросил меня Сережа. Он заискивающе и полупьяно смотрел мне в глаза и ждал ответа. Что я могла ответить этому почти опустившемуся человеку? Похоже, он даже не понял ничего. Мы стояли на автобусной остановке, моросил мелкий и противный ноябрьский дождь. Я думала: вот стою рядом с моей детской мечтой и понимаю, что «закрыть гештальт», как сейчас модно говорить, не получится. Нет его, «гештальта» этого. Как и того Сережи – высокого голубоглазого, с золотой кудрявой головой 18-летнего парня из 80-х годов прошлого (страшно сказать!) века.

В тогдашние свои 15 лет я безнадежно влюбилась в этого мальчика. Мы проходили в школе поэзию Есенина. Золотоголовый поэт, которого непонятно как пробило на высококлассную и нежную лирику, покорил нас, наивных девчонок. Мы верили в любовь, разные там «тонко касаться руки», и «волос твоих цветом в осень». В общем, Сережу этого я возвела на пьедестал, придумала образ нежного и тонкого юноши, с которым «пойду по жизни навсегда». Писатель Булгаков тогда еще был запрещен, иначе я бы придумала себе такое: "Любовь поразила как молния, как финский нож!"

Сережа ходил мимо моих окон на водопроводную колонку, которая стояла почти под моими окнами. Был цветущий май, и я распахивала свои белые деревянные окна настежь и заводила на полную мощность громкую пластинку с песнями советского ВИА. (ВИА – это вокально-инструментальный ансамбль, так в те годы именовали музыкальные группы). Музыка играла, по моей старинной улочке плыли пьянящие ароматные потоки цветущей черемухи и яблонь. Никогда в моей жизни так уже черемуха не пахла. (А может, виноват ковид, которым я переболела два года назад?) На улице моего детства, залитой золотым солнцем, стояла майская благодать. Спокойная, безмятежная и незыблемая как и все, какое бывает только в ранней юности.  

Я изнывала от влюбленности и смотрела, как мимо моих окон идет Сережа с ведрами. Он не знал обо мне и моей любви к нему. А я повторяла про себя есенинскую строку и плакала: «Выткался на озере алый цвет зари».  Сказать о своей любви золотоголовому мальчику с кудрявой шевелюрой я так и не смогла.

Потом Сережа ушел в армию, его провожала вся наша старая улица. Подружки подначивали: «Подойди, скажи, что будешь ждать его из армии». Я не подошла, не сказала. Не посмела. Я только наблюдала из-за занавески своего деревянного окна и слушала пластинку ВИА. Понимала – вот она, моя мечта уходит от меня. Наверное, навсегда. 

Вскоре мы сменили квартиру, уехали из нашего старого микрорайона на другой конец города. Не то чтобы  я забыла Сережу, но жизнь как-то закрутила новыми знакомствами, потом – заботами. Я вышла замуж, появились дети. Народ уже пел «Белые Розы» Юры Шатунова, да и поэт-идеалист Есенин стал скучен для меня. Я повзрослела.

Прошли годы. Я рассталась с детскими идеалами о вечной и романтической любви. Не узнавала про Сережу, но как-то бывшая соседка по улочке пригласила в гости. Выпили чаю, вспомнили детство и молодость. Мы не виделись лет сто. Неожиданно она выпалила: 

- А помнишь, как ты Сережку любила? С ума сходила? А он ведь никуда и не уезжал с улицы. Только женился и перешел жить в соседнюю «деревяшку». Двое сыновей. Так за водой и ходит. Только не на вашу бывшую колонку, а на ту, что поближе к дому его жены. 
Неожиданно она оживилась: «А хочешь, пойдем к ним, я вас познакомлю через столько лет?..»

И мы пошли. Оказалась, я ничего не забыла. Мы перешли по тропинке меж двух высоких старых тополей к черной деревянной двухэтажке. В нем когда-то ила моя одноклассница Мила. Оказалось, что на ней Сережа и женился. Подруга ступила на шаткие деревянные доски полуразрушенного крыльца, постучала в хлипкую дощатую дверь. На крыльцо вышла Милка - я почти не узнала ее. Изможденное лицо, худая согнутая фигура. Она затравленно глянула на меня, вытерла руки о серый фартук.  Мила не узнала меня к моей радости. Вскоре в дверном проеме показался Сережа, Сергей. И его я едва узнала: серое лицо, обрюзгший вид.

- Сережа, ты куда? – грустно спросила Мила. – Воды бы принес с колонки. Она снова вытерла руки. Я вздрогнула от неожиданности. Такого Сережи я себе представить не могла. Но он уже шагнул навстречу подруге и жалко улыбнулся:

- Привет, кто это с тобой? Я вас провожу.  – Было видно, что ему неудобно меня, незнакомой гостьи. Но он пошел с нами в сторону автобусной остановки 

Идти было недалеко. По пути подруга пыталась объяснить, кто я такая. Сергей силился вспомнить, но тщетно. Потом она куда-то растворилась в тьме тропинки, и мы пошли вдвоем.

- Когда-то я была  вас влюблена, вы меня не помните? Вы ходили за водой на колонку под моими окнами…

Я старалась припомнить ему его молодость. Говорила про запахи черемухи, проводы его в армию,  песни ВИА. И вот сейчас, мол, пришла увидеть улицу своей юности а заодно, так уж случилось – взглянуть на первую любовь. То есть  - на него, Сережу. Правда, я умолчала, что от золотой головы остались редкие серые пряди, а голубые глаза потухли и стали тусклыми. В них я увидела только тоску. И желание похмелиться. 

Мы стояли на остановке автобуса. Дул пронизывающий ветер. Сережа не вспомнил меня. И, конечно, не понял, зачем он был мне нужен:

- Давай, я сейчас все брошу, и мы поедем к тебе? - неожиданно страстно схватил меня за руки. – Мы купим пива… Вот только я кошелек не взял. Он постучал руками по своей куртке, изображая пустые карманы. – купи пива, а?.. И поедем. – Автобус уже подходи, я зашла на его ступеньку.

Но Сережа, видимо, уже остыл и устыдился своего порыва. Он обреченно и непонимающе смотрел на меня, провожая глазами. 

- Иди за водой, Сережа, - помахала я рукой на прощанье. – Мила просила принести с колонки два ведра… 

 
Створки автобусной двери схлопнулись со стуком. За ними по-прежнему стоял в застывшей позе герой моих детских мечтаний. У него не удалось очередное «угощение».

Я ехала в тряском салоне. За окном плыла густая ноябрьская темень с редкими огоньками. «Ну, какой темный у нас город!»  - думала я грустно.

Я окончательно попрощалась с идеалами юности, романтикой «есенинской лиры», волнами плывущих теплых запахов цветущей черемухи, каким-то очень зеленым нашим миром весны, надежд и мечтаний. Их уже не было. И не будет никогда. «Гештальт» я таки не закрыла. Поняла: это невозможно

А может, и не так я все поняла? А кто его знает?..

Татьяна Зайко